***
Первым пришел в себя Сорокин. Он огляделся по сторонам и увидел то, чего совершенно не замечал до этого момента. Тут и там из травы торчали металлические усики. И от них к веткам кустов и деревьев тянулась тонкая проволока. Там, где стоял сейчас он и сидел Закурдаев, этих усиков не было видно. Но вокруг бочажины, у которой на четвереньках стоял Борька, они зловеще поблескивали со всех сторон. Наши это были мины или немецкие, Сорокин не знал. Да сейчас и не имело значения, кто их тут расставил. Важно было другое, что Борька пока еще совершенно чудом не подорвался на них так же, как Сапожников. Но мог в любую секунду задеть смертоносную оттяжку, и тогда…
— Не шевелись, Борис! Мы на минном поле! — крикнул Сорокин.
Их разделяла всего лишь пятиметровая полоса заминированного участка. Но чудо, которое уберегло Борьку при подходе к бочажине, второй раз могло не повториться.
— Я на цыпочках проскочу, Николай Михайлович, — взмолился Борька.
— Не смей! Тебе сказано не шевелиться! — грозно повторил Сорокин.
К старшему лейтенанту подошел Закурдаев.
— Что же будем делать? — спросил он. — Вас–то не зацепило?
— В уши ударило, — признался Сорокин. — Говори громче.
— Делать что будем? — снова спросил Закурдаев и показал рукой в ту сторону леса, откуда еще только что слышались голоса собак.
Сорокин все понял.
— В первую очередь надо спасать мальца, — сказал он.
— Как?
— Думай!
— Давайте, я прощупаю каждый сантиметр и пролезу к нему, — предложил Закурдаев.
Сорокин мотнул головой. И сдавил виски руками.
— Обоих разнесет, — сказал он.
— Тогда не знаю, — ответил Закурдаев, вытащил из своего трофейного автомата магазин с патронами, сунул его за голенище, а в автомат вставил новый, полностью снаряженный.
— Я знаю, — сказал Сорокин. — У тебя, кажется, была, веревка?
Закурдаев достал из вещмешка моток веревки.
— А ты, Борис, осторожно оглядись и залезай на березу! — уже командовал Сорокин.
Береза стояла у самого края бочажины, и Борьке не составляло особого труда забраться на нее.
— Выше лезь! Выше! — командовал Сорокин. — До макушки!
Борька старался. Береза была еще молодая, тонкая и скоро начала гнуться под тяжестью Борьки.
— Стой! — приказал Сорокин. — Бросай, Григорий, ему конец.
Закурдаев понял, что требуется. Он привязал веревку к палке и бросил ее Борьке. Но только на третий раз Борька сумел схватить ее.
— Обвяжи вокруг себя! — крикнул Сорокин.
Борька быстро обвязался.
— А теперь крепче держись за березу! — снова скомандовал Сорокин. И как только увидел, что Борька обвил руками и ногами ствол дерева, сказал Закурдаеву: — Потянули!
Береза изогнулась, как дуга. Но она была невысока и Борька повис над опасной зоной.
— Тяни сильней! А ты держись крепче! — командовал Сорокин Закурдаеву и Борьке и сам напрягал все силы, чтобы ниже склонить дерево к земле. Им удалось выиграть еще с метр.
— Еще! — старался Сорокин.
Береза неожиданно треснула, ее верхушка резко накренилась, Борька полетел вниз. Но Сорокин и Закурдаев успели поддернуть веревку еще немного, и Борька шлепнулся в безопасное место. Закурдаев помог ему подняться на ноги и сунул в руки автомат.
— Держи, крестник. И бей короткими, — сказал он.
— Здесь, Григорий и Борис, мы примем наш последний бой, — сказал Сорокин. — Я думал, уже вышли. Да не получилось…
— Кто ж знал, — ответил Закурдаев. — Давайте хоть выберем позиции.
— Да! — сразу взял себя в руки Сорокин. — Ложись, Борис, вот за тот дуб. Ты, Григорий, иди за камни. Я лягу за валежину. Бейте только наверняка!
Они спешно заняли свои последние позиции. И пока у них оставались еще свободные несколько минут, каждый подумал о том, что судьба довольно зло посмеялась над ними. И их товарищи, которые остались в лесу еще на подходе к линии фронта, и их командир, которого они не донесли, казалось, самую малость, и сами они трое, последние из группы, — все они еще многое могли сделать для победы над вероломным врагом. И не их вина была в том, что они не сделали этого. Но ведь так близко подошли они к своим. И тут судьба подсунула им это минное поле, ставшее последним рубежом для одного из них, и в общем–то, очевидно, и для них троих. Приходили короткие, как вспышки молний, мысли о чем–то очень личном. Но они не задерживались в сознании. Мгновенные воспоминания, образы близких людей — все это почти беспрепятственно уступило место непременному, прямо–таки злому желанию заставить преследователей подороже заплатить за его жизнь, а также и за жизнь товарищей. Эта мысль была настолько властной, что Сорокину захотелось крикнуть своим друзьям, что их позиция. — это тоже рубеж, через который, пока они живы, враг не пройдет. Что так было всегда, пока они служили на границе. И если сейчас за спиной у них нет фашистов, а там только свои, то эта их позиция — та же граница. И еще ему хотелось крикнуть им: держитесь, друзья, будем достойны наших товарищей! Но он не крикнул, потому что его услыхали бы не только Закурдаев и Борька, но могли услышать и немцы. И сразу же определили бы место их расположения. А это уж было бы совсем некстати. И еще он не крикнул из–за того, что увидел на опушке немцев. Сначала он заметил рослого немца, который держал на поводке овчарку. Потом увидел еще двух поводырей. Собаки, натянув поводки, с лаем рвались вперед. За поводырями, немного отстав от них, быстрым шагом шли солдаты. Он насчитал их десятка полтора. Но, наверное, их было больше. Просто их скрывали деревья. Они двигались цепью прямо к опушке, на которой залегли пограничники и Борька. Собаки чуяли свежие следы и неистовствовали в злобе.
