Свист плетки-девятихвостки припечатывал каждый слог и заканчивался воплем жертвы. Коре вспомнились и другие отрывки из Священного Писания, где речь тоже шла о рабстве, и она наизусть прочитала их своей хозяйке, но Этель отмахнулась, ведь не затем же она утром открыла глаза, чтобы принять участие в богословском диспуте!
Кора радовалась ее обществу, а когда Этель поднялась и вышла из комнаты, сразу помрачнела. Сама она была убеждена, что во всем виноват тот, кто записывал. Люди сплошь и рядом все перевирают, иногда с умыслом, иногда без. На следующее утро Кора спросила Этель про альманахи.
Эти старые-престарые календари Кора обожала за незыблемость заключенного в них мира. В нем не было нужды уточнять, что именно тот или иной человек имел в виду. Цифры и факты невозможно было вывернуть наизнанку. Таблицы с фазами Луны и прогнозы погоды перемежались историями – сплошь про занудных вдовиц в годах да простаков негров, – вот они-то смущали Кору куда больше, чем нравственные уроки, которые она должна была почерпнуть из Священного Писания. И в том, и в другом случае речь шла о поведенческих нормах, выходивших за пределы ее понимания. Откуда и с какой стати ей должно было быть ведомо, как полагается вести себя во время сватовства или как перегонять овец по пустыне, да чтобы ни одна не заблудилась. А вот напечатанные в календарях-альманахах советы ей, возможно, когда-нибудь и сгодились бы. Взять хоть Оды к атмосфере или Оды к шоколадному дереву с островов южных морей. Ни про оды, ни про атмосферу она, конечно, слыхом не слыхивала, но честно штудировала страницу за страницей, и их обитатели занимали свои места в ее сознании. Появись у нее когда-нибудь башмаки, она уж будет знать про фокус со свечным салом и воском, благодаря которому обувь может служить подольше. А если, не приведи Господь, расчихаются куры, то всего-то и надо, что растереть асафетиду с коровьим маслом и помазать им клювы сверху, мигом поправятся.
Отцу Мартина альманахи нужны были, чтобы наперед высчитывать время полнолуния; тем самым книги превращались в молитву о здравии беглых. Луна прибывала и убывала, зимний солнцеворот чередовался с летним, первые заморозки с весенними ливнями. Все это происходило без вмешательства человека. Кора пыталась представить себе приливы и отливы, волны, которые то набегают, то уносятся прочь и вгрызаются в песчаный берег, словно веселый щенок, не замечая ни людей, ни их козней. Болезнь отступала, и к ней возвращались силы.
Но самой ей в словах было не разобраться.
– Почитайте мне, пожалуйста, – просила она Этель.
Этель принималась брюзжать, но раскрывала ежегодный календарь на том месте, где он разваливался по корешку, и, сама того не желая, читала с теми же интонациями, что вызывали в ее голосе страницы Библии:
– Пересадка вечнозеленых растений. Время пересадки, будь то апрель, май или июнь, существенной роли не играет…
К пятнице Кора почти поправилась. Фиона выходила на работу с понедельника, так что по уговору прямо с утра Кора должна была перебраться в свой закуток под стропилами. Мартин и Этель собирались пригласить в гости соседей, чтобы под чай с кексом развеять все возможные подозрения или сплетни. Мартин старался выглядеть изможденным. Возможно, кто-то из гостей останется посмотреть пятничное действо: с веранды перед домом открывался отличный вид на парк.
Этель позволила Коре остаться ночевать в гостевой спальне, но только не зажигать света и не подходить к окну. Пятничное действо Коре смотреть совершенно не хотелось, но она мечтала о последней возможности вытянуться на кровати в полный рост. В конце концов решили обойтись без гостей, поэтому гости, постучавшиеся в дверь, едва началось ниггер-шоу, все до единого были незваными.
Правоохранители пришли в дом с обыском.
Представление прекратили, весь город, гудя, сгрудился на окраине парка. Этель пыталась задержать белых всадников. Они отшвырнули ее и Мартина. Кора метнулась было к лестнице, но поняла, что бесшумно проскользнуть наверх не получится – не зря скрип ступенек все эти месяцы служил для нее самым надежным сигналом о приближении посторонних. Она заползла под детскую кровать Мартина. Под ней ее и нашли. Ухватив за лодыжки, словно клещами, ее выволокли наружу и швырнули на ступени лестницы, так что она покатилась вниз, налетев в конце плечом на балясину перил. В ушах стоял звон.
