– Эту дорогу у нас называют «Тропой свободы», – произнес Мартин, снова закрывая воз парусиной. – Тела развешены на деревьях до самого города.
В какой же новый ад привез ее поезд?
Когда фургон остановился, она выскользнула наружу и шмыгнула за угол желтого дома, принадлежавшего Мартину. Светало. Мартин постарался загнать фургон как можно глубже во двор. Со всех сторон его обступали соседние дома, стоявшие очень тесно – каждый, проснувшийся от топота копыт, мог выглянуть из окна и увидеть ее. Фасад дома выходил на улицу, а дальше расстилалась лужайка. Мартин поманил ее, она пробралась на заднее крыльцо и юркнула в дом. Высокая белая женщина в ночной сорочке стояла в кухне, привалившись к обшитой дубовыми панелями стене. Не глядя на Кору, она отхлебнула лимонад из стакана, который держала в руке, и проронила:
– Угробить нас решил.
Это была Этель, жена Мартина.
Они жили в браке уже тридцать пять лет.
Пока он мыл над тазом трясущиеся руки, супруги не обмолвились ни словом, Кора поняла, что, когда она ждала его в балке у заброшенной шахты, Мартин с женой успели поскандалить по ее поводу, и у скандала наверняка будет продолжение после того, как они решат, куда ее спрятать.
Этель отвела Кору наверх, потому что Мартин должен был поставить фургон на место. Кора успела бросить быстрый взгляд на скромно обставленную гостиную, но вспомнив о предупреждении Мартина, ускорила шаг. Сквозь окна падали лучи утреннего солнца. Длинные выбившиеся из-под чепца седые волосы Этель доходили ей почти до пояса. Ее поступи Кора испугалась сильнее всего: женщина как будто плыла по воздуху, словно ненависть поднимала и несла ее вперед.
На верхней площадке лестницы Этель остановилась и произнесла, указав на дверь в умывальню:
– Быстро туда. От тебя несет.
Когда Кора вышла, ее отвели на чердак. Она чуть не ударилась макушкой в потолок тесной душной коморки, зажатый между двумя скатами островерхой крыши. Чердак за годы превратился в скопище старого хлама: поломанные стиральные доски, гора траченых молью одеял, стулья с продавленными сиденьями. В углу притулилась детская лошадь-качалка, обтянутая мохнатой шкурой.
– Это теперь всегда будет закрыто, – сказала Этель, показывая на окно в потолке.
Она пододвинула стоявший у стены ящик, встала на него и потянула на себя крышку потолочного люка.
– Ну же, пошевеливайся, – процедила она, скорчив мину. На незваную жиличку Этель так ни разу и не взглянула.
Коре отвели тесный закуток между потолком и кровлей: меньше ярда в высоту и четыре с небольшим ярда в длину. Чтобы высвободить себе жизненное пространство, она сдвинула к стенам стопки заплесневелых газет и пыльных книг. Было слышно, как Этель спускается по лестнице вниз, а потом снова поднимается на чердак. Она принесла еду, кувшин с водой и ночной горшок. Подавая все это через потолочный люк, Этель впервые встретилась с Корой глазами.
– Служанка все время ходит туда-сюда. Если она услышит хоть один звук, то донесет, и нас всех убьют. Сегодня к нам приезжает дочь с семьей. Они не должны узнать, что в доме есть посторонние. Это понятно?
– А сколько мне так сидеть?
– Запомни, ни звука, ни единого звука. Если тебя услышат, нам конец.
Люк захлопнулся.
Единственным источником воздуха и света было отверстие в стене, выходившей на улицу. Кора подползала к нему под стропилами. Этот занозистый глазок проковырял с внутренней стороны кто-то из предыдущих постояльцев, взбунтовавшись против условий проживания. Интересно, что стало с ним дальше.
В первый день своего заточения Кора знакомилась с жизнью в парке – островок зелени за улицей оказался парком. Приникнув к глазку, она ерзала из стороны в сторону, чтобы сделать зону обзора как можно шире. Со всех сторон парк окружали однотипные двух- и трехэтажные каркасные дома, различавшиеся только цветом штукатурки да мебелью на идущих вдоль фасадов верандах. Трава была расчерчена аккуратными вымощенными кирпичом дорожками, петляющими туда-сюда под сенью высоких развесистых деревьев. У главного входа журчал фонтан, окруженный низкими каменными скамейками, которые не пустовали от восхода до глубокой ночи. Сменяя друг друга, их занимали то старички с носовыми платками, в которые были увязаны припасенные для птиц хлебные крошки, то детвора с воздушными змеями и мячиками, то молодые влюбленные пары. Вокруг с визгом носился коричневый пес, которого все тут знали. С полудня до вечера по траве гоняли дети, то и дело забираясь на белую эстраду, вросшую в землю на краю парка. Пес, набегавшись, дрыхнул под кустами или в тени гигантского дуба, вершина которого свободно вздымалась над остальными деревьями. Судя по количеству предлагаемых ему посетителями парка костей и всяческих лакомств, пес не голодал. Всякий раз при виде того, как жадно он набрасывается на еду, у Коры начинало урчать в животе. Она про себя окрестила пса Мэром.
