Заключительная часть, перед которой судья Теннисон вдруг высказался по поводу озера, постоянно зараставшего илом, представляла собой коротенькую пьесу. Из движений актеров на сцене и обрывков реплик, долетавших до Кориной душегубки, можно было догадаться, что речь в пьесе шла о рабе – играл его, естественно, белый, на шее и запястьях, не замазанных жженой пробкой, розовела кожа, – который, после того как ему чуток попенял хозяин, решил податься на Север. В дороге, как можно было понять из его капризного монолога с жалобами на холод, голод и диких зверей, беглому рабу пришлось несладко. На Севере он нанимается на работу к хозяину салуна, который без зазрения совести по любому поводу оскорбляет заблудшего негра и словом, и действием, лишает его денег и остатков самоуважения – ведет себя как типичный злодей и лицемер янки. В финальной сцене блудный раб вновь бежит, на этот раз от лживых посулов Свободных штатов, и судьба вновь приводит его на порог дома бывшего хозяина. Он молит пустить его назад, кляня себя за глупость и умоляя о прощении, но добрый и терпеливый хозяин ласково объясняет ему, что это невозможно. За время отсутствия раба в Северной Каролине произошли большие перемены. Тут хозяин свистит в свисток, появляются патрульщики и уводят невольника под руки.
Мораль сей пьесы до того понравилась горожанам, что аплодисменты в парке долго не стихали. Малышня хлопала, сидя на плечах отцов, пес Мэр пару раз щелкнул зубами, кусая воздух. Большой ли город, Кора не знала, но почему-то чувствовала, что в этот вечер в парке собрались абсолютно все и все чего-то ждали. Чего именно, наконец стало понятно. На сцену по-хозяйски взошел крепко сбитый человек в светлых брюках и ярко-красном сюртуке. В каждом его движении сквозили сила и уверенность – Коре вспомнилось музейное чучело бурого медведя, замершего перед тем, как броситься на жертву. Ожидая тишины, человек терпеливо стоял на сцене, покручивая ус. Потом он заговорил громко и отчетливо, и с этого момента до Коры доносилось каждое сказанное слово.
Для начала он сказал, что его фамилия Джеймисон, хотя в толпе не было ни единой души, которая бы этого не знала.
– Каждую пятницу я открываю глаза в предвкушении, потому что знаю, что через несколько часов мы соберемся здесь, чтобы снова возрадоваться тому, чего достигли. А раньше, до того как нашим защитникам удалось обеспечить нам мирный сон, я глаз не мог сомкнуть!
С этими словами он показал на полсотни ражих одинаково одетых молодцов, выстроившихся сбоку от сцены. Они приветственно замахали и закивали в ответ, а публика разразилась восторженными воплями.
Джеймисон поддержал этот всплеск энтузиазма. На прошедшей неделе Господь даровал одному из наших защитников сына, а двое других отметили свои дни рождения.
– Сегодня нашего полку прибыло. Мы принимаем в свои ряды молодого человека, представителя одной из лучших фамилий в нашем городе. На этой неделе он уже участвовал в ночной операции. Ну, Ричард, выходи, пусть люди на тебя посмотрят.
На сцене переминался с ноги на ногу тощий рыжеволосый паренек. Как и его товарищи, он был в черных штанах и белой рубахе грубого полотна с воротом, слишком широким для его тощей шеи. Юноша что-то промямлил. Из слов Джеймисона Кора поняла, что на первых порах новобранец должен был принимать участие в обходах территории, изучая задачи своего подразделения.
– Но у тебя, сынок, дело сразу пошло на лад, так ведь?
Долговязый юнец судорожно кивнул. По возрасту и телосложению он походил на машиниста поезда, который привез Кору в Северную Каролину. Парню тоже пришлось взвалить на себя мужскую работу. Веснушчатая кожа у одного была много светлее, чем у другого, но в обоих чувствовалась какая-то болезненная пылкость. Они были словно братья-близнецы, которые, придя в этот мир в один день и час, волею судеб оказались по разные стороны баррикад.
– И не для каждого белого всадника первая же неделя заканчивается таким уловом! – провозгласил Джеймисон. – Давай, Ричард, не скромничай, пусть все увидят, кого ты поймал.
Двое молодцев швырнули на сцену всхлипывающую цветную девушку, по виду из домашней прислуги. Грубо обритая голова была втянута в плечи, рваная серая рубаха перепачкана кровью и грязью.
