— Налей, — обратился он к эйзи, прислуживающему им, и тот, седой и молчаливый, подошел и наполнил обе чашки.
Най задумчиво отпил. Затем:
— Ты хочешь знать технические детали?
— Я оставляю их ученым. Мой интерес практического характера. И стратегического. Вы можете продолжать, основываясь на заметках Эмори?
— Кого бы ты предпочел дуплицировать? Химика, который, допускаю, потенциально выдающийся. Или саму Эмори?
Городин сделал огромный глоток.
— Ты это всерьез?
— Позволь мне, по крайней мере, описать самые основные технические аспекты. Для проекта требуется субъект с необычным объемом документации — на биохимическом уровне. Субъектов высокого уровня, на которых имеется эта документация, не так уж много. И на Ари, и на Рубина она имеется: Рубин — вследствие его медицинских проблем, Ари — потому что она была рождена для Эмори и Карната, когда им обоим было уже за сто лет. Рождена в лабораториях Резьюн, конечно. В результате процесса, который мы проводим, по которому наши записи безупречны. Когда она родилась, отец ее уже был мертв, ее мать умерла, когда ей было семь. После этого ее воспитывал дядя Жоффрей. В возрасте шестидесяти двух она по наследству от Жоффрея Карната стала директором Резьюн. И она была собственным призовым проектом Ольги Карнат, объектом интенсивного изучения и записей сначала ее матери, а затем Жоффрея Карната. Достаточно сказать, что ее документация эквивалентна рубинской, если не шире. Более того, Ари всегда предполагала, что она может оказаться одним из тех Особенных, кого затронет этот проект. Она оставила множество заметок — для ее преемницы.
— Боже мой.
— А почему бы и нет? Теперь, когда ее нет, исходя из того, что ее теории верны — у нас есть выбор между обретением еще одного химика, который честно говоря, ничего для нас не значит, или Ари — чей ум, скажу без колебаний, — находится на уровне Бок и Штрелера, чьи исследования оказали определяющее влияние на национальную безопасность. И мы можем сделать это.
— Ты серьезно?
— Абсолютно. Мы не видим причин сворачивать проект. Существуют важные моменты: Уоррик — один из них. Ты понимаешь — чем больше элементов жизни Ари мы сможем изучить, тем больше у нас шансов на успех.
— Что насчет Рубина?
— По-прежнему можно продолжать и эту работу. Она будет полезна для контроля. И, так сказать, прикрытие под прикрытием. Я не хочу, чтобы проект Рубина шел в Резьюн. Я не хочу чтобы этот проект сталкивался с тем, что мы планируем сделать. Ты понимаешь — игра называется «восстановление». Интенсивное отслеживание — Ари привыкла к этому, но ее преемница не должна иметь непосредственных контактов с кем-либо еще, испытывающим то же самое. Нам придется осуществлять обе половины проекта Рубина на Фаргоне.
— Значит, ты намереваешься проделать это независимо от наличия официальной поддержки.
— Я ищу эту поддержку. Я хочу спасти Уоррика. Я хочу в полной мере взаимодействовать с военными. Нам нужна такая секретность и прикрытие, которое ты можешь нам обеспечить — по крайней мере до тех пор, когда новая Ари сможет выйти в открытую. Тогда он окажется проектом Резьюн — вполне гражданским проектом. Это ведь полезно, не так ли?
— Господи.
Городин залпом допил вторую половину чашки. И протянул ее эйзи.
— Аббан, — сказал Най. Эйзи подошел и наполнил чашку, в то время как Городин использовал эту задержку для выполнения быстрых расчетов.
— Как, — сказал он затем, с осторожностью, — это будет связано с Уорриком?
— Он нужен нам. Нам нужно, чтобы он продолжал свою работу.
— Он? Воссоздавать ее? Работать с ее лентами?
— Нет. Это не будет разумно. Я говорю о Резьюн. Вспомни — нам надо думать на двадцать-пятьдесят лет вперед. Он еще молод. Сейчас он еще только показывает, что он может делать. Его собственные исследования перекликаются с Ариными. Позволь мне говорить начистоту: Арины заметки исключительно фрагментарны. Она была гением. В ее заметках имеются провалы того типа, очевидно, которые Ари запросто перескакивала, и ей не было нужды их описывать. Мы не можем гарантировать успех: это невозможно для подобных программ. Мы уверены только, что с Ари, которую мы лично знали, наши шансы на успех выше, чем с незнакомцем. Она многое шифровала. Фрагментарность записей в области науки, который она почти сама построила… превращают ее заметки в настоящую путаницу. Если мы не сможем восстановить вехи ее жизни — если нам не удастся воспроизвести условия ее жизни — если некоторые люди окажутся недоступными для консультаций, то, я думаю, наши шансы увидеть, как этот проект сработает, будут все ниже и ниже. В конечном счете записки Ари могут стать бессмысленными. Но сейчас все это есть. Я думаю, что мы можем это сделать. Я знаю, что мы можем это сделать.
