Клингхаймера в его физическом теле отбросило к задней стенке ниши могучим порывом тяжкого, концентрированного зловонного ветра, и голова его врезалась в известняк с такой силой, что в черепе зазвенело, а глаза выкатились. Задохнувшись, он уставился в клубящуюся тьму, которую освещала только странная луна — голова Сары Райт. Словно насекомые поползли внутри его мозга, давя на череп, и он ощутил, как что-то, вернее, кто-то входит в него, что он сам пригласил его войти — безумный дух Мориса де Салля. Под его напором Клингхаймер представил себе сгнившее лицо висельника, и ему показалось, что теперь оно станет его лицом навсегда. Умом он отрицал, что подобное возможно, и отчаянно гнал видение прочь, пытаясь вернуть себя. Но вместо этого в ярких деталях вспомнил день, когда его повесили. Клингхаймер знал, что играет не свою роль, однако видел перед собой старую виселицу, поднимался по нескольким скрипучим ступенькам на помост, разглядывая волокна дерева и черные железные петли в пятнах ржавчины, державшие крышку люка, на который ему придется встать, летел вперед от толчка загрубевшей руки палача. Он чувствовал, как затягивается петля, слышал, как со скрежетом падает крышка, ощущал, как пресекается его дыхание и как он повисает над толпой, пришедшей посмотреть на его смерть — отпраздновать его смерть.
Мерзкий запах ударил ему в ноздри, и он услышал пронзительный, резкий звук, вырвавшийся из его горла. Руки задергались, заскребли тьму, цепляясь за ткань его собственных брюк, колотя по грубому известняку. Он боролся, стараясь проснуться, вернуться в мир солнца, луны и звезд, но напрасно. Зубы его застучали друг о друга, и теплая кровь забулькала из ушей и рта, молчаливо удушая его. Последние мысли Клингхаймера были о беспорядочном идиотизме непонимания.
* * *
Билл Кракен поднял фонарь над телом поверженного врага. Матушка уже сказала ему, что тот мертв, что его мозг взорвался, но чего Билл не ожидал — так это увидеть желтую субстанцию, напоминавшую смесь крови и горчицы, которая вытекала из ушей и носа мертвеца. Он потрогал Клингхаймера носком ботинка. Кракену доводилось в жизни видеть мертвых, но мертвее этого — никогда. Подобрав стоявшее у камня ружье — Клингхаймеру оно явно было больше ни к чему, — он вышел на открытое пространство и направился узкой расщелиной к хижине, где его дожидались Матушка и Клара, а еще — Финн и потерявший память старик.
Они с Матушкой Ласвелл похоронили Сару Райт в ее проволочном гробу, окутанном тканью, — только голову. Билл оторвал гриб, цеплявшийся за ее шею. Теперь Сара лежала у деревни троглодитов в могиле, скрытой кэйрном[42] из тяжелых камней. Матушка прочитала над ней молитву и поплакала, но печать волнения и печали сошла с ее лица, когда все было сделано. Кракен вдруг подсчитал, что они поженятся на Рождество, до которого всего несколько недель. Он подумал о своей удаче — как он исчез из жизни, и как вернулся в нее, и куда движется теперь.
Справа поодаль послышалось фырканье, и, взглянув туда, Билл увидел подсвеченные жабьими грибами силуэты двух диких свиней — одна была ему по пояс, а вторая немногим мельче. Свиньи чуют смерть лучше всех других животных и очень любят человеческую плоть. Нет сомнения: твари учуяли Клингхаймера и жаждали взглянуть на него. Билл прошел оставшиеся пятьдесят футов до хижины и только тогда оглянулся. Всего на миг — но он различил тени свиней, двигавшиеся по узкой тропе, ведущей туда, где упокоился Клингхаймер — если такому человеку вообще суждено обрести покой.
* * *
Люди, числом четверо, и один мул двинулись наверх, погасив лампу в хижине Бомонта и заперев дверь. Бомонт оставил там свою шапку, что Финн счел знаком перемен в карлике, жестом его высокого почтения к мисс Бракен. Кракен шагал впереди, сжимая ружье, Клара вновь ехала на спине Неда Лудда, а рядом шла Матушка Ласвелл, и они вполголоса говорили между собой. Пока они поднимались, Финн пытался объяснить Гилберту Фробишеру, что произошло за последние двое суток, хотя сам знал обо всех событиях не слишком много. Гилберт, пребывавший в печальном замешательстве, отвечал вопросами о том, что случилось с Коммодором Наттом и с восхитительной женщиной, которая с ним ушла.
