При всей своей внушительной фигуре Фёдор Иванович был проворен в движениях, на первый взгляд даже протез не мешал ему ходить легко и быстро. Правда, никто, кроме жены и операционной сестры Майи, не знал, чего стоила ему эта быстрая и лёгкая ходьба. Протез есть протез, и несовершенство его механизма немало боли причиняло доктору. Порою он в кровь растирал культю, но скрывал это ото всех, особенно от пациентов.
Чтобы иметь полное представление о докторе Бушуеве, нужно было видеть его в операционной. Его большие сильные руки легко и расчетливо орудовали подчас хрупкими хирургическими инструментами, его чуть потемневшие от напряжения глаза способны были заметить то, чего не видели другие.
Хирурга Бушуева называли в городе везучим. И опять же только жена да операционная сестра Майя знали, чем достигалась эта «везучесть», только они знали, как долго и кропотливо готовился он к каждой операции, как много читал, переписывая целые страницы книг. Фёдор Иванович постоянно следил за новинками медицинской литературы, и часто из книжного магазина раздавался телефонный звонок — поступила такая-то книга.
— Очень прошу, отложите, после работы зайду, — отвечал он.
Только жена да операционная сестра Майя знали ещё и о том, как проводил иногда свои отпускные дни Фёдор Иванович. В больнице он всем говорил — еду, дескать, отдыхать в Крым или на Кавказ, а на самом деле отправлялся в Харьков к профессору Геймановичу или в Москву в хирургическую клинику Института усовершенствования врачей.
Он был слишком жаден к знаниям и не любил попусту терять времени.
Майя знала, что в праздничные дни Фёдору Ивановичу не было отбоя от подарков и поздравлений. Накануне в квартиру приносили цветы, телеграммы, не смолкал телефон, и Лиза порой в шутку жаловалась Майе:
— И цветы от женщин, и телеграммы от женщин, и по телефону звучат женские голоса.
— Фёдор Иванович пользуется успехом, — смеялась Майя, и сама не забывала какой-нибудь безделицей напомнить Фёдору Ивановичу о празднике или об удачной операции. Впрочем, он тоже не оставался в долгу перед ней, потому что она была постоянной участницей его удач в операционной.
— Хорошая операционная сестра — это вторая жена, — в шутку говорил он.
Но сейчас Майя не узнавала Фёдора Ивановича. Ей было до слёз больно и обидно видеть его таким хмурым, постаревшим, небритым. Куда девалась его былая аккуратность!
Будто разгадав её мысли, Фёдор Иванович остановился у окна. Дождь по-прежнему неутомимо хлестал по заплаканным стёклам, тоскливо стонал на улице тополь.
Доктор потёр ладонью колючий подбородок.
— Машенька, а не смогли бы мы сообразить горячей водички для бритья, — обратился он к соседке.
— Можно, конечно, можно, — откликнулась та. — Сейчас принесу.
Фёдор Иванович понимал: нехорошо радоваться несчастью человека, а сам сейчас где-то в глубине души всё-таки радовался возвращению Майи. Она принесла с собой частицу той беспокойной, но чудесной жизни, когда они вдвоём входили в операционную.
— А всё же, Майя, что нам делать? — опять спросил он, хотя знал, что и она, его рассудительная операционная сестра, теперь ничего утешительного не придумает. По всей видимости, она готова задать ему точно такой же вопрос.
— Жить, — ответила Майя.
— Жить? Иначе говоря, существовать… Незавидная перспектива. Вот ведь как нескладно получилось у нас.
— Мы с вами не виноваты.
— А кто же? Кто виноват, хотел бы я знать?
— Обстоятельства.
— Когда больной умирает на операционном столе, хирург тоже пытается найти эти спасительные обстоятельства…
— Но у вас пока никто не умер на операционном столе.
— Надежды умерли, всё, чем жил, что было дорого, умерло.
— Не рано ли хороните свои надежды? — серьёзно заметила Майя.
— А что делать? Я не знаю, что несёт завтрашний день. Понимаешь? Не знаю! Всегда знал, всегда всё мне било понятно, всё ясно. А теперь?
— Завтрашний день может принести только одно — борьбу с захватчиками.
— Борьбу? — Фёдор Иванович изумлённо посмотрел на собеседницу. — Ты говоришь борьбу, но бороться могут только те, у кого оружие.
— Оружие тоже добывается в борьбе.
— О каком оружии говоришь ты?
