— Старая песня, — махнул рукой Зернов. — Не встретили знакомых?
— Нет, никого. Мне кажется, что я совершенно бессилен и ничем не смогу помочь пленным.
— Рано складываете оружие, Фёдор Иванович, — сказал Зернов. — Помочь им можно и нужно.
— Но я не вижу никакой возможности.
— Есть одна возможность: освободить пленных, — с жаром вставила Майя.
— Я не расположен к шуткам, — отмахнулся Фёдор Иванович.
— Мы тоже не расположены шутить, — подхватил Зернов. — Принято решение разрушить лагерь и освободить пленных.
Фёдор Иванович изумлённо посматривал то на Майю, то на Зернова, не веря своим ушам. Да что они в самом деле, смеются над ним? Да знают ли они, что такое лагерь и какая там охрана?
— Знаем — будет трудно, может быть, очень трудно, — продолжал Зернов. — Но не для испытания ваших нервов поручили вам, Фёдор Иванович, проникнуть за колючую проволоку. Могу посвятить вас в наши планы. Вот что мы придумали…
С недавних пор доктор Безродный решил зажить по-иному. Он видел, как разъезжает по городу в санках Бушуев, видел заманчивую вывеску на бушуевском доме: «Приём с 3 часов дня до 6 часов вечера». Частный приём… Ему тоже захотелось иметь свой домашний кабинетик, свои санки, своего кучера. В самом деле, если можно Бушуеву, почему нельзя ему? Если Бушуев живёт на широкую ногу и даже хвалится этим, то почему не может жить так же и он, доктор Безродный? Может и должен! Сперва частный приём, а там, глядишь, и своя больничка… Но одному ему трудно — нужен помощник, а ещё лучше — хорошая помощница, хозяйка. Не станет же он приглашать в помощники придурковатого фельдшера Николаева. Впрочем, Николаев человек исполнительный и без особых претензий, можно потом и его перетащить к себе, пусть работает, такому пообещать больше, чем платит Бушуев, и он переметнётся…
Доктор Безродный уже облюбовал себе уютный домик, пока можно его снять под квартиру, а потом этот домик купить по сходной цене.
Дело только за помощницей. А разве найдёшь помощницу лучше, чем операционная сестра Майя? Всё-таки они с ней были когда-то дружны. Правда, она отвергла его признание, но то было тогда, ещё до войны, с тех пор много воды утекло. Нужно поговорить с Майей, может быть, она одумалась.
Доктор Безродный так размечтался, что уже видел себя в большой собственной больнице, где все относятся к нему с почтительным уважением. Сегодня он был даже рад, что Бушуева опять пригласили в немецкий госпиталь. Безродному хотелось наедине поговорить с Майей. Ещё находясь под впечатлением заманчивых грёз о собственной больнице, он тихо сказал ей:
— Только ты одна можешь понять душу человека.
— Чужая душа — потёмки, — неопределенно сказала она.
— Верно — потёмки! — подхватил он. — Но если осветить душу откровенным признанием, если открыто поведать о том, что задумано, всё будет ясно и понятно. — Он вплотную подошёл к ней и заглянул в глаза. — Я хочу последовать примеру Фёдора Ивановича, я всё обдумал, всё рассчитал и даже кое-что сделал. Я открываю частный приём и предлагаю тебе, Майечка, быть моей помощницей.
— Какой приём? — не поняла она.
— Обыкновенный, частный врачебный приём. Я уже подыскал домик. Ты будешь в нём хозяйкой. Хватит нам работать в этом тёмном бараке. Мы жить можем красивее, лучше…
— Я тронута твоим предложением, но вынуждена отказаться.
— Почему, Майя? Ты только подумай, ты только представь себе, что мы можем сделать вдвоём, — торопливо уговаривал Безродный.
— Мы с тобой никогда не поймём друг друга. До свидания, доктор, извини, у меня нет времени.
Ещё не веря в своё поражение, он ухватил её за руку.
— Майя, не принимай поспешных решений, подумай.
— У меня нет желания продолжать этот бесполезный разговор, доктор Безродный!
— Ага, нет времени… А для Бушуева время находишь? Да? Находишь, потому что он больше платит, потому что тебя устраивает быть его любовницей…
Майя вздрогнула, но, сдерживая гнев, тихо сказала:
— Я не думала, что ты такой. Уйди.
Поругивая несговорчивую Майю, доктор Безродный пустынными переулками пробирался домой. Было ветрено и скользко.
Неподалёку от своего дома он услышал какие-то выстрелы и в страхе прижался к забору. Вскоре всё стихло. Продрогший Безродный долго стоял под забором, не решаясь двинуться дальше, и вдруг рядом послышались шаги и немецкая речь. Не помня себя, он метнулся в сторону.
