И пусть потом к нему всё-таки приходили на приём (больше ведь некуда податься больному человеку), и он оставался всё тем же внимательным, чутким врачом, но в глазах пациентов он читал молчаливое осуждение, в их словах не было прежней доверчивой откровенности. Люди стали опасаться и презирать его.
Даже Елена Степановна Соколова, та самая Елена Степановна, с которой они вместе спасали раненого красноармейца, случайно встретившись на улице, отвернулась, молча прошла мимо, как будто не заметила его, доктора Бушуева. Он окликнул её. Она не обернулась, ускорила шаги.
Только одна Майя была по-прежнему заботливой и внимательной, как будто ничего не произошло. Порою ему казалось, что она лукавит, умело скрывая свои истинные чувства. Но странное дело — и в тоне её голоса он слышал былые дружеские нотки, и в её голубых глазах он видел прежнее расположение к нему.
За это время Фёдор Иванович ни разу не видел Зернова и не знал, как тот отнёсся к его операции. Спросить об этом Майю он не решался, а сама она молчала. Но тот факт, что Зернов с тех пор ни разу не появился в его квартире, казался подозрительным.
Однажды Майя сказала доктору:
— С вами очень хочет встретиться Зернов. Он зайдёт вечером.
Фёдор Иванович настороженно взглянул на сестру, как бы спрашивая: а зачем? Впрочем, ясно зачем — Иван Егорович придёт судить его по всей строгости.
Зернов пришёл на квартиру к доктору часам к восьми. Он был в замасленной фуфайке, в такой же замасленной бобриковой кепке, старых кирзовых сапогах и сейчас походил на человека, не привыкшего следить за своей внешностью. К щекам вдобавок давно не прикасалась бритва, и они заросли буйной с проседью щетиной. Выглядел Зернов значительно старше своих лет, и только горячие карие глаза смотрели бодро и молодо.
Пожимая руку доктора, Иван Егорович с иронической улыбкой спросил:
— Ну как, Фёдор Иванович, не обременяет вас европейская известность?
Доктор Бушуев нахмурился, догадавшись, о какой известности идёт речь, и хотел было резко ответить, но гость опередил его.
— Любопытный подарочек принес я вам, — тоном заговорщика продолжал он. — Взгляните.
Зернов достал из кармана вчетверо свёрнутый лист и бережно развернул его на столе. Первое, что бросилось в глаза Фёдору Ивановичу — неуклюжий чёрный орел, державший в когтистых лапах белый кружок с чёрным крестом свастики, потом увидел себя и опять улыбающегося коменданта. Доктору Бушуеву почудилось, будто лицо коменданта растёт, увеличивается, как на экране в кино, и неотвратимо наплывает на него. Чёрные крылья орла и чёрный крест свастики с хищно загнутыми концами тоже росли, увеличивались, наплывали и охватывали его, как липкие щупальцы спрута. Фёдор Иванович содрогнулся, чувствуя, что ему не хватает воздуха.
— Любопытная вещица, — как ни в чём не бывало продолжал Зернов.
— Я понимаю — достоин презрения, — глухо проговорил Фёдор Иванович. — Мне стыдно смотреть в глаза людям, я теперь, как прокажённый, от меня шарахаются даже мои пациенты… Мне жить на свете не хочется из-за этих газет, из-за этих листовок. Ведь люди и в самом деле могут подумать и уже думают, что русский врач, советский врач продался фашистам, предал Родину. Вы понимаете?
— Понимаю, — участливо ответил Зернов. — Отлично понимаю. В жизни всякое бывает… А мне, вы думаете, легко обслуживать гараж полиции? А приходится, и машины ходят, как часы. Иной раз хочется взорвать каждую, хочется своими руками задушить каждого, кто садится в машину, а я говорю «гут, пан, гут», сдерживаю себя.
— А зачем сдерживать?! — воскликнул Фёдор Иванович.
— Поспешишь, людей насмешишь, да вдобавок пропадёшь ни за понюшку табаку. А нам погибать ещё рано, ой, как рано погибать, — говорил Зернов, прикуривая от зажигалки. — Всем уже известно, что вы сделали блестящую операцию коменданту. Я, например, лежавший когда- то у вас на операционном столе, не сомневался…
— Я проклинаю ту ночь, — вспылил Фёдор Иванович.
Зернов улыбнулся.
— Погодите, Фёдор Иванович, Давайте спокойно разберёмся в том, что произошло. После вашей операции фашисты лезут вон из кожи, чтобы и по радио, и в газетах и вот в этих листовках доказать, что русские на оккупированной территории лояльны, что они даже помогают гитлеровской армии. Как видите, прицел у них дальний… Я слышал, вас часто приглашают в немецкий госпиталь?
