Доктора Бушуева не забыл поздравить профессор Гейманович, видимо, узнавший о редкой операции из газет.
А сейчас Фёдор Иванович совсем не радовался. С отсутствующим взглядом он сидел в душной палате, и у него было единственное желание — поскорее уйти отсюда. Он почти не слышал слов благодарности спасённого.
Глаза ослепила какая-то вспышка. Фёдор Иванович вздрогнул, поднял голову и увидел офицера-фотографа.
«Вот ещё чего не хватало», — со злостью подумал он и отвернулся. Но фотограф, по всей вероятности, был мастером своего дела, и поведение русского доктора ничуть его не смущало. По-обезьяньи прыгая, он то вставал на колени, то взбирался на стулья и щёлкал, щёлкал, озаряя палату ослепительно яркими голубоватыми вспышками.
— Я надеюсь, мы будем друзьями, — уверенно говорил доктору на прощание комендант.
Из душной палаты доктор Корф повёл гостя в свой кабинет. В кабинете, где когда-то была сестринская комната, он, снова смешивая немецкие и русские слова, говорил о том, что в госпиталь прибыл новый хирург и что этот хирург был просто потрясён операцией русского врача, что за одну такую операцию немецкое начальство не пожалело бы очередного воинского звания и железного креста. О воинском звании и награде доктор Корф говорил с мечтательным вожделением.
Дня через три Фёдора Ивановича опять пригласили в госпиталь и опять, после осмотра коменданта, они сидели вдвоём с доктором Корфом в его кабинете. На этот раз доктор Корф, видимо, считавший русского коллегу безобидным собеседником, пожаловался:
— Мы далеко от фронта, но задыхаемся от раненых. Это невозможно, это, наконец, непостижимо! Если армия вступила с оружием в руках на территорию, значит, эта территория окончательно завоевана и сопротивление бесполезно. А здесь продолжается война, продолжаются бои. Это нарушает все наши понятия о военной науке. — Доктор Корф немножко помолчал, будто обдумывая сказанное, потом спросил: — Вы, коллега, когда-нибудь интересовались военной наукой?
— Нет, я невоеннообязанный, в армии, никогда не служил.
— Вы самый счастливый человек на земле! — с фальшивой горячностью воскликнул доктор Корф. — А нам в университете преподавали военные науки. Любой наш врач должен уметь командовать батальоном. Я, коллега, всегда всё понимал во Франции, в Бельгии, в Польше, а здесь не понимаю. В городе наша власть, а на улицах каждый день убивают и ранят наших солдат, а за городом взрываются и летят под откос эшелоны — и каждый день раненые, раненые… Нам говорили, что русские покорны и гостеприимны, что они уважают силу и готовы подчиниться сильному. А мы, сильные, не видим этой покорности…
Фёдор Иванович сперва рассеянно слушал немецкого врача — пусть, мол, поболтает, если есть охота. Ему не хотелось ввязываться в этот бесполезный разговор, но последние слова оскорбили его, русского человека.
— Позвольте быть с вами откровенным, — начал он.
— О да, конечно, — закивал головой доктор Корф. Он снял роговые очки, дохнул на них, протер полой халата стёкла и опять водрузил на мясистый нос, как будто получше хотел рассмотреть собеседника. — О да, конечно, — повторил он, — мы — коллеги и можем говорить откровенно.
Фёдор Иванович продолжал:
— Вы сильны, спору нет, сила, как говорится, солому ломит. Вы говорите о гостеприимстве русских. Да, они гостеприимны, они хлебосольны. Друзей они встречают по-русски, широко, и душевно. Однако русский народ, как, впрочем, и любой другой народ, не всегда бывает гостеприимным. Знаете, кто с мечом к нам придёт…
Доктор Корф удивлённо посмотрел на русского врача.
— Да, я это выражение слышал… И вы думаете, что это когда-нибудь случится? — усмехаясь, спросил он.
— По логике вещей — да, случится, — уверенно ответил Фёдор Иванович. — Случится потому, что другого исхода быть не может.
— Но мы уверены, что битва кончится в нашу пользу, — живо перебил доктор Корф.
— Я могу повторить ваши же слова, ничего не прибавляя к ним, кроме содержания, — ответил Фёдор Иванович.
Их взгляды скрестились. За стёклами очков в серых, стального цвета, глазах немецкого врача доктор Бушуев увидел колючие злые искорки.
