— Отнеси больному Казакову.
— Казаков отлично накормлен, а мы будем пить чай, — стояла на своем Майя.
— Не время чаёвничать, уже поздно. Поспеши-ка домой, — сказал Фёдор Иванович.
— Успею.
— Не будь ребёнком, — рассердился он. — Разве не знаешь, что ходить по городу очень опасно, разве не знаешь, что кругом патрули, которые стреляют даже в призраки.
Майя улыбнулась.
— Я не призрак, а человек живой.
— Прибавь — легкомысленный!
Эти слова ещё больше раззадорили Майю.
— Фёдор Иванович, что я слышу! — смеясь, воскликнула она. — Когда-то вы говорили о моей серьёзности, даже в пример другим ставили…
— Не притворяйся, Майя, — отмахнулся он. — Я вижу, тебе совсем не весело.
Майя оборвала смех.
— Да, вы правы — не очень весело. А что касается патрулей, не волнуйтесь, я им могу показать вот это. — Она достала из кармана какую-то бумажку, на которой, точно кровавое пятно, краснела немецкая печать.
— Пропуск? — удивился Фёдор Иванович.
— Как видите — пропуск. Могу ходить по городу в любое время.
— По всей вероятности, кто-то вручил тебе этот пропуск не для того, чтобы ты ходила на чаи.
— Тоже верно, — согласилась Майя. — Откровенно говоря, пришла я сюда не для того, чтобы угощать вас яблоком. Ночью в больницу из леса явится один человек. Я должна кое-что передать ему. Вы не возражаете, если встреча состоится здесь?
Фёдор Иванович покачал головой.
— А разве моё возражение помешает встрече, разве раньше ты спрашивала разрешения, а встречи-то, наверное, здесь уже были. — Фёдор Иванович подошёл к ней, заглянул в глаза. — Знай, Майя, я тебе не помеха, я твой союзник. Помнишь, я просил тебя сказать обо мне товарищам. Ты говорила?
— Извините, не успела.
— Не успела? Как же так, Майя, — с обидой продолжал он. — Я надеялся, я верил.
— Завтра кое-кто придёт к вам.
На следующий вечер Майя привела на квартиру к Фёдору Ивановичу Зернова.
— Иван Егорович? Здравствуйте! — воскликнул обрадованный и удивлённый доктор. — Как ваша рана?
Пожимая руку, гость ответил:
— Совсем зажила. Спасибо.
— Нехорошо, Иван Егорович, после операции ни разу врачу не показались, ни разу к себе не пригласили, — упрекнул он Зернова.
— Каюсь, Фёдор Иванович. Как это говорится, виноват, исправлюсь, — ответил тот.
— Рано встали, очень рано.
— Тоже грешен, — улыбнулся Зернов. — Сами знаете — время такое, не до лечения.
Доктору Бушуеву давно хотелось встретить Зернова и откровенно поговорить с ним. Сперва он только догадывался, а теперь был уверен, что бывший директор МТС играет не последнюю роль в городском подполье, что Зернов, по всей вероятности, специально остался в городе для партизанской борьбы. Поэтому сейчас Фёдор Иванович без предисловий начал:
— Я знаю, Иван Егорович, кто вы и что делаете, и хочу быть с вами. По-другому жить не могу. Прошу принять.
Обветренное небритое лицо гостя было серьёзным и сосредоточенным. Из-под сдвинутых кустистых бровей изучающе и строго смотрели острые карие глаза. Зернов не торопился с ответом, он как бы обдумывал и взвешивал каждое слово доктора.
— Это не просьба, дорогой Фёдор Иванович, это ваше законное гражданское право, — как-то по-домашнему просто заговорил Зернов. — Только вот какое дело: мы-то давно считаем вас в наших рядах. — Заметив недоумённый взгляд собеседника, он деловито пояснил: — Вы уже немало сделали за это время, и если бы немцы узнали, что вы лечили раненого красноармейца, что оперировали подпольщика, что скрыли у себя в больнице советского лётчика, они повесили бы вас незамедлительно.
— Вешать они мастера.
— Умеют. Только знаете, как говорится, кто с петлей к нам придёт, на ней и повиснет.
Они допоздна засиделись в докторской комнате, и эта пустая комната теперь не казалась Фёдору Ивановичу холодной и бесприютной. Они с Зерновым долго и откровенно беседовали, припоминая прежние дни, общих друзей и знакомых.
В этот вечер доктор Бушуев узнал многое такое, что раньше было непонятным и странным. Прежде Фёдор Иванович слышал от Елены Степановны только отрывочные вести с фронтов, а сейчас Иван Егорович сообщил ему подробную сводку Информбюро за целую неделю.
Где-то за окном, в ночи, неожиданно залаяли зенитки, и сквозь этот нервный лай послышался спокойно-уверенный гул самолёта. В следующую минуту заухали взрывы — один, второй, третий…
