Подвиг доктора Бушуева - страница 26
«Пригласили… Хорошенькое «приглашение», — усмехнулся про себя Фёдор Иванович.
Немецкий врач продолжал говорить, и доктор Бушуев с трудом понял, что произошло нынче вечером на недалеком разъезде — там взорвался вагон снарядов.
Для борьбы с партизанами гитлеровцы завозили в город боеприпасы. Опасаясь бомбежек, они разгружали вагоны километрах в пятнадцати от города. По неосторожности немецких грузчиков произошел взрыв. Были убитые, раненые.
Фёдор Иванович понял: его привезли сюда для помощи немецким врачам, для того чтобы он встал к столу и оперировал раненых немцев.
«Нет, ни за что на свете», — твёрдо решил он, а вслух проговорил:
— К сожалению, я плохо себя чувствую и не уверен, что смогу держать в руках скальпель.
— Русский доктор отказывается? — строго спросил по-русски стоявший рядом офицер в небрежно наброшенном на плечи халате. — Русский доктор за отказ будет повешен, — пригрозил он и грубо приказал: —В операционную!
— Прошу вас, коллега, очень прошу, — торопливо сказал по-немецки доктор Корф, неодобрительно поглядывая на офицера.
Фёдор Иванович опять усмехнулся про себя, понимая всю нелепость и офицерского приказа и просьбы немецкого врача. Да неужели они в самом деле думают, что он, советский хирург, со всех ног бросится в операционную, чтобы спасать фашистов. В первое мгновение ему хотелось гордо вскинуть голову и дерзко крикнуть в лицо захватчикам: не желаю!
А что будет потом? Потом… повесят… Да, повесят. Он знал, что гитлеровцы не церемонились, виселиц в городе было много. Захватчики вешали и заложников, и тех, кто делал попытку не подчиниться «новому порядку», и просто схваченных на улице во время облав.
«Что же делать мне? Как быть?» — лихорадочно проносилось в голове Фёдора Ивановича. Он спрашивал себя, как в таком положении поступили бы Зернов и Майя? И не находил ответа. Окружённый врагами, он был один в своей бывшей больнице.
— В операционную, — вновь зловеще процедил за спиною офицер.
Фёдор Иванович не двинулся с места. Будь, что будет, а он не пошевельнёт пальцем и не станет спасать раненых оккупантов. Пусть лучше смерть…
И вдруг вспомнил обожжённого лётчика Казакова. Парень медленно, очень медленно выкарабкивался из тяжелейшего состояния. Фёдору Ивановичу с трудом удалось ликвидировать угрожающее осложнение ожога — крупозное воспаление легких, но больной был ещё слаб. Пройдет неделя, другая, прежде чем сможет он встать на ноги… А сможет ли без его, доктора Бушуева, помощи? Вряд ли. А вдруг раскроется тайна и станет известно, что Казаков — советский лётчик, сбитый в воздушном бою, — что ждёт тогда обожжённого парня? Ведь он, доктор Бушуев, дал слово и себе и тем двум женщинам-сестрам, которые, рискуя, первыми укрыли у себя лётчика, выходить, вылечить, спасти его… И вдруг… А другие больные, которых положил к себе в больницу, что будет с ними?..
«Не время, не время умирать тебе, доктор Бушуев», — с какой-то острой душевной болью подумал Фёдор Иванович.
— Халат! — решительно потребовал он.
Когда халат был подан, Фёдор Иванович подошёл к рукомойнику и медленно стал обрабатывать руки — куда ему спешить. Краешком глаза он видел, как нетерпеливо расхаживал по предоперационной сердитый офицер, как вносили в операционную и выносили оттуда раненых.
— Быстро! Быстро! — торопил доктора офицер.
Фёдор Иванович выпрямился и требовательно сказал:
— Господин офицер, я прошу не мешать мне и вообще оставить предоперационную. Здесь распоряжаются врачи!
Гитлеровец опешил от этих слов. Широко раскрытыми глазами он смотрел на дерзкого русского хирурга, судорожно сжимая кулаки, но к нему подбежала сестра и что-то сказала. Офицер чертыхнулся и вышел в коридор.
Фёдор Иванович проводил его торжествующим взглядом и вдруг увидел над дверью облупившийся потолок.
«Придётся перекрашивать после них, ремонтировать», — озабоченно подумал он, продолжая неторопливо мыть руки.
— Спирт!
Сестра-немка бросила ему на мокрые ладони тёплый шарик со спиртом.
— Стерильный халат, перчатки.
— Битте, битте, — услужливо говорила ему сестра-немка.
С высоко поднятой головой, с полусогнутыми разведенными руками Фёдор Иванович вошёл в свою бывшую операционную. Сколько раз, бывало, хозяином входил сюда, чтобы сразиться с болезнью. А сейчас? Сейчас он снова увидел знакомые, чуть голубоватые стены, паркетный с зеркальным блеском пол, высокий потолок, большие окна, плотно задёрнутые тёмными шторами светомаскировки, и почувствовал, как заклокотал в груди неудержимый гнев. Здесь, в его операционной, слышалась чужая речь, были чужие халаты, чужие маски и пахло чужими лекарствами. Хотелось распахнуть настежь окна и двери и требовательно крикнуть: вон отсюда! Но понимая своё бессилие, он стиснул до боли в скулах зубы и шагнул к столу.
