— Там, гадюка… — доносится из засады рядом тихий голос Николая Куликова.
Теперь надо его выманить. Хотя бы краешек головы.
Бесполезно добиваться этого сейчас. Но с этой удачной позиции он вряд ли уйдет, характер его теперь достаточно известен.
Оборудовали пост ночью. Засели до рассвета. Гитлеровцы вели беспорядочный огонь. По переправе через Волгу били вражеские минометы. В небо взлетели ракеты. Затем ударила наша артиллерия, и фашистские минометы замолчали. Появились немецкие бомбардировщики.
Взошло солнце. Куликов сделал «слепой» выстрел: снайпера следовало заинтриговать. Решили первую половину дня переждать: блеск оптики мог нас выдать. После обеда найти винтовки были уже в тени, а на позиции фашиста упали прямые лучи солнца. У края листа что–то заблестело. Случайный осколок стекла или снайперский прицел?..
Куликов осторожно, как это может сделать только самый опытный снайпер, стал приподнимать каску. Фашист выстрелил. Куликов на мгновение приподнялся, громко вскрикнул и упал…
«Наконец–то советский снайпер, «главный заяц», за которым охотился четыре дня, убит!» — подумал, наверное, немец и высунул из–под листа полголовы. Я ударил. Голова фашиста осела, а оптический прицел его винтовки все так же блестел на солнце.
Куликов лежал на дне траншеи и заливался громким смехом.
— Беги! — крикнул я ему.
Николай спохватился и пополз за мной к запасному посту. А на нашу засаду фашисты обрушили артиллерийский огонь.
Как только стемнело, наши на этом участке пошли в наступление. В разгар боя мы с Куликовым вытащили из–под железного листа убитого фашистского майора, извлекли его документы и доставили их командиру дивизии.
— Я был уверен, что вы эту берлинскую птицу подстрелите, — сказал полковник Батюк. — Но вам, товарищ Зайцев, предстоит новое дело. Завтра на одном участке ожидается наступление фашистов. Чуйков приказал отобрать группу лучших снайперов и сорвать атаку. Сколько у вас в строю хлопцев?
— Тринадцать человек.
Комдив задумался. Потом сказал:
— Значит, тринадцать против сотен. Сумеете?
— Постараемся, — ответил я.
19. СЛУЖУ СОВЕТСКОМУ СОЮЗУ
На глазах у меня повязка, на голове целая корона бинтов. Ничего не вижу. Сколько прошло дней и ночей после того, как попал в эту мглу, трудно сказать. Ведь зрячий человек встречает каждый новый день с наступлением рассвета и расстается с ним в вечерних сумерках, а тут — сплошная, без малейших просветов, темнота. Вот и попробуй без привычки отсчитать, сколько дней и ночей лежишь, а точнее — летишь в эту бездонную глубь?..
Благо есть слух, обоняние, которые помогают осмысливать окружающее и отсчитывать не только дни, но даже часы. Это умение приходит не сразу, а лишь когда немного привыкнешь к слепоте. Не зря у слепых слух обостряется до того, что они по звуку измеряют расстояние. Говорят даже: зрячий слух. Я сам испытывал на себе это. Где–то на третьей или четвертой неделе пребывания в госпитале я по снайперской привычке мог почти безошибочно определить расстояние до собаки, которая лаяла на окраине села. Расстояние по прямой прицельной линии. Даже подумывал — по линии звука можно вести прицельный огонь. Смешно, конечно, но тогда я никак не мог смириться с тем, что слепота, может быть, навсегда разлучила меня со снайперкой.
Ощущения помогали угадывать, кто подходит к моей койке — врач или друзья из соседней палаты. От белого халата веет свежестью, от солдатской одежды — плохо проветренным трюмом.
Чернота… Символ мракобесия, угнетения, насилия, цвет фашистского знамени. Говорят, у Гитлера чуть рыжеватые усы, но их рисуют черными, и он, гад, рад этому. Мрак на штандартах, мрак на лице. Самые ядовитые гадюки накапливают яд в темноте.
Так думал я про охватившую меня черноту.
Эта чернота лишила меня самого главного — возможности видеть врага и поражать его. Но я не хочу признавать и не признаю ее власть: память помогает мне видеть все, что было перед моими глазами до того, как огонь ударил в лицо.
Выполняя задачу командира дивизии Николая Филипповича Батюка — сорвать атаку противника на позиции правофлангового полка, — наша группа снайперов применила неожиданную для врага тактику. Заранее зная направление атаки, мы решили взять под прицел в первую очередь командные и наблюдательные пункты противника. Тринадцать снайперских винтовок, тринадцать пар глаз, вооруженных оптическими прицелами, взяли под контроль с разных точек наиболее привлекательные для рекогносцировки пункты в глубине боевых порядков противника. Групповая «охота». Смысл ее заключался в том, чтобы еще до начала наступления обезглавить роты и батальоны противника. Расчет был прост: выйдут гитлеровские офицеры на последний осмотр полосы наступления — посылай им положенную долю свинца. Выскочил какой–то храбрец вперед, чтобы увлечь за собой солдат, — не медли, прошивай ему голову! Обозначился где–то успех противника — поворачивай все тринадцать снайперок в ту сторону и срезай сначала офицеров, а потом кого придется, чтоб никому не повадно было перешагивать этот рубеж, чтоб знали: здесь только смерть!
