Вот почему Евгений Шетилов, знавший меня с первого дня боев в Сталинграде, сейчас при встрече заговорил со мной строго:
— Где вы были?
Неужели он готов обвинить нас в трусости? У меня похолодело под лопатками. Я не находил слов для ответа.
— Нет, Вася, я не думаю о тебе плохо, но ты должен сказать мне — где вы были?
Связист Александр Блинов уже позвонил в штаб полка и доложил, что снайперы пришли в роту. Капитан Питерский потребовал меня к телефону.
— Ну, братцы морячки, считай, попал в западню наш главный, сейчас будет по телефону уничтожен! — сказал кто–то за моей спиной, а Блинов предупредил:
— Вася, держись, не робей.
Блинов не ошибся. Капитан Питерский ругал меня отборной бранью. Мои попытки сказать что–то в ответ пресекались выкриками:
— Молчать!
Наконец я успел сказать:
— Прошу прислать капитана Ракитянского, разобрать документы пленного…
Питерский не дождался окончания моей фразы, закричал:
— Где пленный?!
Я не совсем правильно понял вопрос начальника штаба и ответил:
— Убили…
Вот тут и началось:
— Тебя расстрелять мало! — кричал он. — Мы теряем лучших людей, чтобы добыть «языка», а ты самовольно расстреливаешь пленных! Приказываю сейчас же явиться и доложить хозяину о своих действиях. Отстраняю тебя от командования снайперской группой!
Передав телефонную трубку связисту, я вышел из блиндажа. За мной последовали Куликов, Двояшкин, Костриков, Шайкин, Морозов, Горожаев, Абзалов, а Виктор Медведев остался в блиндаже: ему трудно было подняться.
— Ну вот что, друзья, — сказал я, — меня отстранили. Старшим у вас теперь будет Николай Куликов.
— А почему не Виктор Медведев? — возразил Николай.
— Виктора надо доставить в медпункт полка.
— Пока темно, пошли все вместе, и Виктора возьмем с собой, — сказал Шайкин.
От железнодорожного вагона, под которым мы укрывались, нужно было метров триста пробежать по открытому месту вдоль железнодорожной насыпи. Здесь и ночью пространство прошивают пулеметы. Придется поиграть в жмурки со смертью, испытать солдатское счастье… Может, это последние мои шаги. А потом напишут, как обо всех: «Погиб при выполнении задания командования», — горестно подумалось мне.
Держась за плечи связиста, вышел Виктор Медведев.
— Мне уже легче, — сказал он, — возьмите меня с собой.
— А мы и не собирались уходить без тебя, — ответил я.
Над Банным оврагом высоко взвилась ракета, оставляя за собой длинный огненный шлейф, глухо лопнула в воздухе и повисла, как электрическая лампочка. Мы припали к земле и отползли в сторону.
Зловещая тишина. Она мешает нам проскочить опасный участок. Противник рядом, прислушивается к каждому шороху. Надо отвлечь внимание… Я встал. За мной поднялся сержант Абзалов. Идем по насыпи, нарочно гремим сапогами. Фашисты молчат. Швыряю гранату через полотно железной дороги — и только тут застрочили автоматы и пулеметы. Вееры трассирующих пуль прошивают темноту над нашими головами. Мы отстреливаемся короткими очередями, а тем временем вся группа вместе с Виктором Медведевым успевает преодолеть опасный участок.
Дежурные пулеметчики и автоматчики держат нас с Абзаловым под огнем в канаве возле насыпи. Не ожидая конца пальбы, перебираемся в трубу водостока и ползем, не зная, куда она выведет.
Где–то рвутся снаряды, мины, гранаты. Каждый взрыв отдается в трубе гончарным звоном и кажется совсем близким, как будто над самой головой. Настоящая ловушка: дадут очередь из автомата вдоль трубы — и ни одна пуля не минует тебя… Надо поскорее выбираться. Наконец мелькнул просвет. Труба привела нас к новой канаве с бетонированными стенками. Вспыхнула ракета. Мы прижались к стене. Рядом подымается шумиха: рвутся гранаты, трещат автоматные очереди, равномерно отбивают дробь пулеметы.
— Где мы? — спрашивает Абзалов. — Может, к фашистам зашли?
— Нет, дорогой Абзайчик, здесь наши. Фашисты стреляют разрывными пулями, а наши простыми. Лежи тихо, они сейчас сюда придут.
Лежим. Доносятся приглушенные голоса. О чем говорят — разобрать нельзя, но речь наша, русская. Солдаты идут в темноте, спотыкаются. Опять вспыхнула ракета, и мы увидели двух автоматчиков. Свои! Ясно слышен их разговор:
