Меллори бросился к люку машинного отделения.
— Полный вперед! — закричал он Брауну. Кейси обернулся. — Ради бога, старина, полный вперед! Мы возле скал!
Он поспешно вскочил на ноги и мигом одолел расстояние до рулевой рубки. Выхватил карманный фонарик.
— Скалы, Стивенс!.. Мы почти на них. Андреа и Миллер все еще внизу!
Он осветил лучом Стивенса, увидел запекшуюся кровь, безучастные неподвижные глаза. Увидел белую, едва заметную, фосфоресцирующую линию впереди по курсу, постоянно исчезающую и появляющуюся вновь.
Каик подхватила волна, и скалистый берег исчез. Тьма опять поглотила все.
НОЧЬ. ПОНЕДЕЛЬНИК
01.00—02.00
Полтора часа продолжается подъем.
Меллори протиснулся в расщелину на отвесной стене клифа, вбил крюк, прочно встал на него ногами и попытался дать отдых усталому, измученному телу.
«Две минуты, — подумал он. — Только две минуты, пока поднимается Андреа».
Сквозь вой протяжного ветра он слышал металлический скрежет. Это грек совершенно безрезультатно пытался преодолеть отвесную стену. Ноги Андреа, обутые в прочные ботинки с шипами, беспомощно скользили по гладкому камню, выискивая опору. Меллори чувствовал, как дергалась веревка, связывающая их. Ветер пытался смахнуть их с гладкой поверхности клифа.
Руки расцарапаны в кровь. Ныло тело. Воздух со свистом врывался в легкие. Меллори дышал тяжело и надсадно — так дышит бегун-марафонец на последних километрах пути. До него снова донесся скрежет металла о камень. Громкий монотонный вой ветра не мог заглушить его... Нужно бы предупредить Андреа, чтобы он соблюдал максимум осторожности...
Всего двадцать футов до вершины. Эти последние футы требовали концентрации воли и упорства, но силы уже были на исходе.
«В такой обстановке, — огорченно подумал Меллори, — никто не смог бы предупредить Андреа, чтобы он вел себя потише. Это не в моих силах».
Сам он снял альпинистские ботинки, перевязал шнурки, прикрепил их к поясу и остался в носках, которые превратились теперь в лохмотья. Избитые ноги кровоточили. Но нет худа без добра: если бы он не сделал этого, то вряд ли удалось преодолеть и первые двадцать футов подъема. На первых же футах он обнаружил, что ботинки в этой ситуации совсем непригодны. Он надеялся надеть их на вершине, но шнурки оторвались где-то на середине подъема и ботинки безвозвратно потеряны.
Восхождение было жестокой, беспощадной агонией. Оно и не могло быть иным. Оно заставляло забыть о подстерегающей опасности и притупляло риск самого подъема. При таком ветре повиснуть на кончиках пальцев рук или ног уже значило подвергаться смертельной опасности! А тут еще дождь и темень! Пришлось вбить сотни костылей в монолитную скалу, размотать сотни ярдов страховочной веревки, чтобы дюйм за дюймом добраться до этой вот расщелины, чтобы с трудом втиснуться в нее и обрести, наконец, минуту покоя. Такого восхождения ему не приходилось делать никогда в жизни. Такого восхождения, он знал это наверняка, ему больше никогда в жизни не придется делать. Если, конечно, он останется в живых... Оно потребовало величайшего испытания искусства, храбрости, силы и — больше того — высокого духовного подъема. Меллори выложился весь. Без остатка. А до вершины клифа еще не менее двадцати футов! Спортивный азарт — клиф был вызовом альпинисту, — да вечное стремление к риску, да гордость оттого, что во всей Южной Европе он был единственным, кто способен на подобное восхождение, — вот что двигало им. И еще: мысль о том, что время истекает для людей на Ксеросе...
Перехватив веревку легким сильным жестом, Андреа замер над гладким, нависшим козырьком выступом. Ноги его болтались в воздухе без всякой опоры. Увешанный тяжелыми мотками веревок, с торчащими во все стороны из-за пояса костылями, грек напоминал корсиканского бандита из комической оперы. В мгновение ока он перебросил могучее тело в узкое пространство рядом с Меллори, протиснулся в расщелину и вытер мокрый лоб, как всегда широко улыбнувшись.
Меллори улыбнулся в ответ.
«Андреа, — подумалось ему, — не должен быть здесь. Это место Стивенса».
Но Стивенс еще не оправился от шока, потерял немало крови и не мог идти вторым. Нужен был первоклассный альпинист, ч ачюы поднять оборудование, умело набрасывать веревки, вбивать и вынимать костыли. Последнее — разумная предосторожность: незачем оставлять следы восхождения. Меллори сказал это Стивенсу, и тот неохотно согласился, стараясь не показать своей досады. Несомненно, Стивенс был первоклассным альпинистом, но то, чего требовал Меллори, вряд ли было ему по силам. Меллори нужен был даже не альпинист, а человек-лестница: он столько раз за время восхождения становился на спину Андреа, на его плечи, на его поднятые вверх ладони, а однажды не менее десяти секунд стоял прямо на его голове. И ни разу Андреа не дрогнул, не сдвинулся ни на дюйм. Этот человек был наверняка сделан из железа и тверд, как камень, на котором он стоял. С тех пор как наступили сумерки этого памятного вечера, Андреа работал без отдыха. Такая работа могла бы сломить двух обыкновенных людей, но грек совсем не выглядел усталым.
