Действительно, каик распадался, став игрушкой беспощадных волн и яростного ветра, гнавшего его вперед. Он дал течь, едва вышел из-за прикрывавшего от шторма утеса. Двигался медленно к южной оконечности Наварона по беспокойной поверхности моря. Двигался неуклюже, то и дело рыская в стороны, отклоняясь от курса иногда на полусотню градусов. Но сначала швы еще держались. Напор волн был все так же силен и настойчив. Шторм ослабевал, но это уже не имело существенного значения: каик дал течь и насос не в силах откачать воду из трюма.
Меллори выпрямился. Спина затекла — два часа подряд он наклонялся и выпрямлялся. Нагибался и выпрямлялся, подхватывая ведра с водой, которые подавал ему Дасти Миллер из трюмного люка. Бог знает как чувствовал себя Дасти! Лицо исказилось от напряжения. Только железная воля заставляла его держаться на ногах и продолжать бессмысленную работу — вычерпывать море из трюма. Меллори восхищенно мотнул головой:
— Черт, ну и вынослив этот янки!
С трудом переводя дыхание, он огляделся. Кейси Брауна он, конечно, не мог видеть. Согнувшись вдвое в тесноте машинного отделения, ослабев от ядовитого дыма, с головной болью, тот ни на минуту не покидал своего места. Так и сидел там со своим старым «кельвином», ухаживая за ним, как любящая мать. Андреа работал у помпы безостановочно, не поднимая головы. Он не замечал ни качки, ни злых порывов ветра. Вверх и вниз двигались его руки. Безостановочно, неустанно. Он работал уже почти три часа, и казалось, что будет работать вечно. Меллори выдержал возле помпы только час двадцать. Меллори подумал, что предела человеческой выносливости не существует.
Его удивил Стивенс. Четыре часа подряд боролся юноша с вырывающимся из рук штурвалом, прыгавшим и скакавшим в руках наподобие норовистого коня. Меллори заключил, что с работой рулевого Энди справился блестяще, хотя трудностей ему выпало не меньше, чем остальным. Он держался молодцом. Волны, захлестывающие палубу, мешали Меллори рассмотреть Стивенса получше. Он заметил только упрямо сжатый рот и темные круги под глазами. Правая половина лица залита кровью — открылась рана на виске. Меллори отвернулся. Вновь взялся за ведро. «Отличные ребята, — подумал он, — что за парни!..» Не было слов выразить восхищение ими. Он слишком устал, иначе нашел бы слова, достойные этих парней. Во рту пересохло. «Почему они должны умереть именно сейчас, эти великолепные парни? Умереть так бессмысленно. Впрочем, смерть не ищет целесообразности...» Меллори сжал зубы, вспомнив слова Дженсена о британском командовании, играющем солдатами, как пешками. Конечно, для них ничего не стоит потерять и эту группу. Их это не особенно волнует, потому что они могут послать на смерть еще тысячи таких же, которыми можно играть как оловянными солдатиками.
Впервые Меллори подумал о себе. Он считал, что вина за гибель группы ложится прежде всего на командира — не смог уберечь. «Это моя вина, моя вина, — думал он снова и снова. — Это я завел их в ловушку».
Оставалось ждать неизбежного конца. Он не мог избавиться от чувства вины перед этими парнями. «Командир должен что-то предпринять, — думал Меллори вяло, — что-то сделать...» Он выронил ведро и схватился за мачту — тяжелая волна захлестнула палубу и чуть не смыла его за борт. Бешеный водоворот, пенный и стремительный, несся по каику опустошительным смерчем. Меллори не обращал внимания на фантастическое зрелище. Он напряженно всматривался в темноту, надеясь на чудо, ожидая из этой первобытной темени спасения. «Тьма, черт побери... Тьма». Каик мотало как щепку. Старая посудина жалобно скрипела. Взлетала высоко вверх и проваливалась в преисподнюю. Невидимое и враждебное море только ощущалось в непосредственной близости, ежесекундно грозя гибелью.
Меллори старался что-то ^мучительно припомнить... И вдруг: «Ветер! Ветер, ветер ослаб!» Ветер быстро успокаивался. Обхватив мачту руками, Меллори вспомнил, как дома, в горах, у края пропасти, приступ ветра не задевал его возле утесов. Вот и здесь: две капризные волны — накат. Мысль ошеломила его: «Скалы! Они возле утесов Наварона!»
