Позвонил он — и с ходу:
— Бо Финне, я тебе должен двести.
— За что?!
— Приезжай.
Я приехал. Две сотни на дороге не валяются, а у меня еще блок питания сдох… Отсчитывая задаток, Келли сказал, чтобы я завтра послал всех на фиг, потому что мы будем снимать целый день.
— Я уговорил его, он придет.
— Кто?
— Лус. Бо Финне, ты пропадешь. Какой парень!
— Мне-то что? Я парнями не увлекаюсь, ты знаешь.
— Глупый! Людей надо любить. Всех.
— И без разбору.
— Ладно тебе. Не подведи, Бо Финне, не вздумай — дорогого человека я позвал, не прощу, если продинамишь.
Я весело послал его, куда обычно посылают, вышел — посмотрел на новенькие десятки и по-быстрому зачеркнул все другие дела на завтра, написал новое.
Мы с Келли пришли раньше времени — ему не терпелось, засели в «Апельсине» и успели выпить по пиву. Тут Келли толкнул меня:
— Вот они, там — Лус. И этот его… Хайме. Вон, у входа.
Ким — надо думать, вон тот, маленький, с проволочной копной черных волос, брови густые, глаза — запятые, рот скорбный — чинито[3]. Тьма ночная. А Лус… Я просто обалдел. Никогда не видел такого красивого парня… и подумал, до чего Келли мастер давать прозвища. Лус. Свет. Он рядом с этим черным пятном просто светился. Я сразу увидел то, что для меня было важно: как держится! Как всадник. И лицо — в любом ракурсе обозначивается четко, это хорошо… Я не удивлялся, что Келли смотрит на него, нервно скалясь и терзая сигаретку. Лус оглянулся, заметил нас, положил руки тому раскосому на плечи. Наклонился и поцеловал. И черный мальчик ушел, топорща локти и не оглядываясь.
Вот тут мне стало страшно. От приятелей Келли — чего еще ожидать… Я испугался, потому что ухватила за горло дикая мысль: как бы я на месте этого чинито… О-ой, пропал Би-Бо, все — набрался от тех, с кем повелся. Это что ж такое, что? Ох, морда-то горит, как свекольный салат — спрятал в кружку с пивом, а он уже здесь…
— Привет, друже! — Келли его обнял, но целоваться они не стали. — Это Би Бо Финне, он будет снимать. Бо, знакомься — это Луснагрене.
— Лус… что?
— Подсолнух, — отвечал Лус, усаживаясь. — Келли всех клеймит, обычай у него такой… Иногда попадает в точку.
— Всегда попадаю. Подсолнух — так и есть. А вот он — Бо Финне, потому что он белая корова. Глупая белая корова. Посмотри, как он на тебя пялится. Лус, ты бы хоть щеки сажей мазал. Парень влюбился с первого взгляда.
— Вообще-то, меня зовут Симон, — Лус улыбнулся… — «Подсолнух» — это радиостанция, я там иногда передачи веду, вот ему и показалось очень удачным… Хорошо, Келли, сколько у нас времени? Кофе успею?
— Успеешь, — отвечал тот, суетливо пододвигая сахарницу, делая зазывную гримасу официантке и пр. Я уже опомнился от первого потрясения, но острое чувство беды ушло, а осталось напряжение — как будто струна. Я собственными глазами видел, как Лус поцеловал того мальчишку. Я знал, что он из тех, кого называют «марикон», но не мог поверить. Передо мной сидел парень как парень — красивый, но мужской красотой, не слащавый, не с тайной тоской в глазах, как у Келли, который за пять минут скурил две сигареты и порывался вытащить третью. Бедный Келли. Бедный я… Вдруг накатило: сообразил, что не знаю, какую именно съемку задумал чертов ирландец… Я ужаснулся от одной мысли, что Марьям положит влажный блеск вот на эти твердые губы, и воин превратится в проститутку… Я, наверное, побледнел. Келли прекратил ковырять пачку, сообразил, что она пустая, смял и выкинул. Тут и перехватил мой взгляд. Не знаю, догадался ли, но прочистил горло и сказал, что нам пора.
Всю дорогу до студии, даже в лифте, я думал только том, как бы мне отмазаться и уйти. Но для этого нужно было по-хорошему отдать Келли его вчерашние полста, а я уже купил пленку, да и лампу для вспышки новую, и от денег остался гулькин нос. Угораздило же связаться с этой похотливой сволочью, которому все равно — с парнями или с девушками. Я уже забыл, как вчера обрадовался задатку — видел только, что Келли поглядывает на Луса и улыбается нервно. Блядски улыбается — так мне казалось в сумеречном лифте, и только когда я у дверей студии увидел Марьям, толкающую две фирменные стойки с одеждой от Паса Калье — бросился ей помогать, зарылся лицом в холодный шелк и в рубчатые твиды, чтобы только ни Лус, ни Келли не увидели, какое облегчение…
