— Артист, — вздохнул Коля, — погорелого театра. Окнами торгую.
— Напрямую, в лоб, у него ничего не спрашивай. Типа, за что сидишь и не передать ли кому чего-нибудь на волю. Можно вспугнуть. Главное, донеси до него мысль, что у нас, то есть у ментов проклятых, все на мази, парнишке ловить нечего, и сядет он стопудово, поэтому пускай во всем признается, пока не поздно. Ничего конкретного не грузи. Но все должно быть естественно и реалистично. Ну, ты сам знаешь.
Коля, вообще-то, не знал, но последняя реплика была сказана слесарем, видимо, по той же профессиональной привычке.
— Может, глаз свинцом натереть? — предложил опытный Виталик. — Типа, получил синяк при задержании.
— Нет, перебарщивать не стоит, — поморщился Гена. — И не жди, когда он сам с тобой заговорит. Нужна наступательная позиция, времени не так много. Сначала повозмущайся ментовским беспределом, потом попроси об одолжении, например, не может ли он позвонить твоей жене, сказать, что ты влетел. Он что-нибудь да ответит. Дальше по обстановке. А потом плавно перейди к тому, что слышал разговор в коридоре. Особо не рассусоливай, через час я тебя заберу.
— Постараюсь… Хотя таких ролей я еще не играл.
— Все когда-нибудь бывает в первый раз, — подбодрил Виталик. — Помни главное — наше дело правое. А не левое. Это суть. Готов?
— Готов, — неуверенно ответил Коля, до конца так и не решивший, правильно ли он поступает.
— Деньги и ценные вещи оставь здесь. Остальное изымет дежурный перед тем, как посадить тебя в камеру. Потом вернет, конечно. Если не вернет, напомни.
— Галстук снимать?
— Не надо. Дежурный снимет.
Зазвонил телефон. Гена снял трубку:
— Алло. Да, я. Так. А что с ней? Понял. Сделаю в лучшем виде. Двести рублей будет стоить. Запчасти свои. Старик, это очень по-божески, попробуй, найди дешевле. Записывать?.. На следующий вторник только. Раньше никак — очередь. Понял, записываю. Будь здоров!
Камера для особо опасных и безопасных преступников представляла собой замкнутое пространство прямоугольной формы площадью четыре метра в квадрате. С остальным миром каземат связывало круглое дверное оконце дюйма три в диаметре, через которое строгий полицейский глаз периодически мог следить за внутренней обстановкой. Стиль — минимализм. Из мебели присутствовала привинченная к полу широкая резная деревянная скамья, обозначенная в некоторых литературных источниках как шконка. Резная, потому что была изрезана отзывами о посещении заведения. Какими инструментами, непонятно — все колюще-режущее у посетителей отнималось. Наверное, зубами. На шконке могли поместиться сидя — четверо, лежа — один, а стоя — шестеро.
Влажный цементный пол с пессимистическими бурыми разводами повышал у узников уровень холестерина в крови. Серые кирпичные стены слегка освежали жизнеутверждающие нацарапанные лозунги, типа: «Прощайте, товарищи! Умираю за дело революции, но не сдаюсь» и «Смерть троцкистам-провокаторам!». И, конечно, более поздние — «Цой жив!», «Россия для русских», «Бей ментов — спасай Россию», «Вскрытие сейфов, квартир, автомобилей. Сложность любая, 24 ч. Недорого. Тел…», «Продам а/м, не в угоне…». Из чего напрашивался вывод, что камера является историческим памятником и наверняка серьезно охраняется государством. Любой историк смог бы легко защитить докторскую, посидев здесь пару недель, а Эдвард Радзинский написать новый роман.
Ничего больше Коля рассмотреть не успел, не на экскурсию сюда явился, а подвиг совершать во имя любви. Воздушная атмосфера соответствовала интерьеру. Пахло концом девятнадцатого — началом двадцатого века. А местами просто концом. Из освещения — льющая печальный свет лампочка под металлическим глухим абажуром с дырочками — вышедшим из строя дуршлагом. Работа неизвестного декоратора. Одним словом — музей. Не камера, а кунсткамера. А вы что хотели? Стены в бархате и канделябры? А на нарах шелковые подушки?
На упомянутой скамье в ботинках без шнурков возлежал одинокий посетитель музея — благообразный хрупкий юноша, подозреваемый властями в низменных проступках. Открытый, честный, как швейцарский банк, взгляд. Россыпь веселых прыщиков, детский пушок над губой. Наверное, есть и крылья за спиной. Налицо ошибка властей. Ничего аморального юноша с такой ангельской внешностью не мог совершить по определению.
