Коля, судивший о милиции исключительно по фильмам, рабочие интерьеры представлял несколько иначе — благородный дуб, черная кожа, тяжелые портьеры, серьезные лица, правильная, строгая речь.
Сосед по даче был не один — хозяин кабинета, короткостриженый парень лет двадцати пяти, что-то эмоционально доказывал по телефону, виртуозно и от души матерясь. Его прикид тоже мало вписывался в киношный образ бойца правопорядка. Вместо двубортного костюма — промасленный комбинезон, вместо начищенных до блеска ботинок — грязные кроссовки из китайской клеенки. Ну точно, автослесарь!..
Виталий указал Коле на табурет, прикрытый рекламной газеткой. Хозяин закончил разговор, швырнул трубку и выдал еще одну порцию матюгов:
— Короче, не приедет эта покрышка рваная! Улик, мол, не хватает! Зараза ленивая! Задницу не оторвать!
По последней реплике Коля понял, что парень разговаривал по телефону с дамой, и яркий эпитет «покрышка рваная» был предназначен именно ей.
Виталик кивнул на вошедшего приятеля:
— Это Николай.
— Очень приятно. Гена. — Хозяин пожал Колину руку и закурил, несмотря на пары бензина, витавшие в кабинете. — Машину не надо починить? Кузов рихтануть или ходовую?..
— Какую машину? — не понял Коля.
— Ну мало ли… Свою, например. У меня ценник гуманный, в городе такого нет. Качество гарантирую.
— Спасибо. У меня нет машины.
— Если вдруг кому понадобится, пусть звонят.
Гена протянул несколько визиток кустарного производства.
«Вяземский Геннадий Юрьевич. Оперуполномоченный уголовного розыска. Кузовные работы и ремонт ходовой, тел…»
«Джонни, о-е…»
— А вам разве можно? — уточнил гость.
— Нельзя. Но мне можно. Мандат есть.
Геннадий Юрьевич кивнул на ксерокопию какого-то рапорта, висящую в рамке на стене. Вроде лицензии.
— Так каких улик ей не хватает? — напомнил про телефонный разговор Виталик.
— Железных, блин… Мол, вещей при нем нет, рожи потерпевшая не видела, предъявлять нечего. Любой адвокат отобьет на раз. Поэтому — работайте. Ищите улики.
— Что, даже по сотке[2] не забьет?
— Нет, конечно. На фига ей заморочки?
Виталик повернулся к Николаю, чтобы пояснить ситуацию:
— В общем, дело такое. В камере боец сидит. Молодой, двадцать лет. Вчера вечером старушенцию бомбанул. Тоже от кассы проводил. Серьги, правда, не рвал, их просто не было. Но сумочку хапнул. Бабка заорала. Повезло — сосед по лестнице спускался, лыжник бывший. Тему просек, на улицу выскочил, видит — боец со двора ноги уносит. Он за ним. Метров через триста нагнал. Тот козел понял, что влип, и сумочку с моста в реку скинул. Лыжник его завалил, по шее надавал, потом в отдел приволок. Бабка заяву написала. Информацию по городу дали.
— А эта покрышка приезжать не хочет! — продолжил опер-слесарь Гена.
— Какая покрышка? — не понял Коля.
— Следователь, — пояснил Виталик. — Понимаешь, мы опера — лица не процессуальные. Наша задача найти гада, поймать, расколоть и передать следователю. Дальше его работа. Обвинение предъявить, улики оформить, дело в суд направить. Ну тебе эти тонкости ни к чему. А следователь приезжать не хочет — улик якобы нет.
— Но парня же поймали.
— Ну и что? Он кричит, что никого не грабил, спокойно шел по улице, на него напал какой-то сумасшедший, избил и притащил в отделение. Никакой сумочки он в глаза не видел. Бабка ни рожи, ни одежды не запомнила, опознать не сможет. Правильно, Ген, при таком варианте ни один следак[3] не возьмется.
— Мы ему капот, конечно, прессанули, — Гена взял со стола тяжелый каталог иномарок и шарахнул им по столу, — да и так беседовали, по-людски. Но боец упертый. Замкнулся. Не зажимать же ему клубни в тиски. А, кстати… — Слесарь бросил озорной взгляд на инструмент: — Нет, нельзя. Права человека. Домой к нему прокатились, ни хрена не нашли. Есть кое-какая бижутерия бабская, но мамаша кричит, это ее.
Гена достал из сейфа пакетик с дамскими украшениями, среди которых было и несколько сережек, протянул его Коле:
— Глянь, может, твоей родственницы есть…
— Да она мне не родственница пока.
Коля разложил бижутерию на столе, но сережек с зелеными камешками не обнаружил.
— Нет. Ничего. А сам-то он кто такой?
