— Ники, Прелесть, этот удивительный инспектор полиции готов сделать все… абсолютно все для бедняги Ронни.
Я не мог смотреть на инспектора и повернулся к Ронни. Он выглядел еще более подавленным, чем раньше, будто у него было два десятка жен и все работали на него, а тут вдруг взяли и разом умерли.
Сильвия Ла-Мани, напротив, выглядела очень мило, и слова, которые она считала истинно английскими, так и слетали с ее губ.
Глория выражала необычайное дружелюбие, хотя при этом смотрела так, будто фотографировала нас. Приветствовав Прелесть и меня с тем же воодушевлением, что и других, она взяла инспектора Робинсона под руку. Продемонстрировав таким образом свои хорошие отношения с полицейскими, она снова повернулась к Ронни.
— Ронни, дорогой, ты отлично знаешь, что мы, журналисты, полны сочувствия к тебе. Но положение обязывает — на моей шее висит статья. Ронни, прошу, не сочти меня бездушной… Однако многие хотят знать, что будет дальше. Ты уже решил? Кто будет играть главную роль в твоем фильме?
При этих словах я взглянул на мать. Не стоит говорить, что в этот момент она была не только прекрасна, но и замечательно спокойна. Тем не менее в ее глазах я прочитал решимость фельдмаршала перед судьбоносным боем. Сейчас, именно сейчас наступает момент, когда перед всем миром надо объявить о роли Нинон!.. И тут я понял, какую чудовищную ошибку мы совершили, не сообщив матери о визите полицейского. Как сказал инспектор Робинсон: «Слова насчет Нинон де Ланкло убедили меня, что все это ерунда. Подумать только, великая Анни Руд хочет избавиться от подруги-соперницы из-за роли в кино!»
Возможно, дяде Гансу и удалось обмануть его. Возможно, он не заметил царапин на полу. Но… но… Мама, мама, ты прыгаешь прямо в огонь… Ты не должна…
Мне хотелось крикнуть, предупредить ее об опасности. Но я не смел раскрыть рта, да и не знал, что сказать.
— Ну, Ронни? — лукаво засмеялась Глория. — Ты не хочешь поделиться со мной своей тайной?
Я заставил себя взглянуть на Ронни. Мне казалось, что вот сейчас он упадет в обморок или его хватит удар.
— Ну… — промямлил он. — Ну…
И тут я увидел, что мать выступает вперед. На ее лице появилось то самое выражение, которое было при нашем разговоре в ее спальне.
— Мама!.. — воскликнул я.
Но мой возглас остался незамеченным, ибо заговорила Сильвия Ла-Мани. Она оглядела инспектора, потом Ронни и наконец перевела взгляд на Глорию.
— Ронни, милый, я думаю, уже можно, не так ли? Я имею в виду, что, наверное, сейчас самый подходящий момент, тем более, что милая Глория — наш друг, а инспектор Робинсон такой симпатичный мужчина.
Ронни что-то ответил, но это звучало не по-джентльменски. Глория, бросила на него удивленный взгляд.
— Глория, дорогая, — продолжала Сильвия, опустив вуаль. — Это даже не ради картины. Речь идет о гораздо большем. Ради Нормы! И это самое главное. — Мы с Прелестью уставились друг на друга. — Вот как обстоят дела, дорогая Глория. Конечно, у меня возникнут огромные трудности — и у моих друзей, у которых другие планы в отношении меня, — но я сыграю эту роль. Я сыграю Нинон. О, я знаю, у меня никогда не получится так хорошо, как могло бы у Нормы, но ради нее я постараюсь сыграть как можно лучше.
Несмотря на потрясение, я видел, что мать держится превосходно. Ее взгляд ничего не выражал, а на лице не дрогнул ни один мускул.
Глория повертела головой, но потом сообразила, что на кладбище нет телефона.
— Ты это твердо решил, милый Ронни? Можно публиковать?
Ронни изобразил на лице кислую улыбку.
— Да, Глория, все верно. Сильвия любезно согласилась сыграть роль Нинон де Ланкло.
Глория поняла, что это не шутка, и помчалась к своему специально оборудованному автомобилю, начиненному всевозможными средствами связи. Казалось мрак рассеялся, и я был готов облегченно вздохнуть, но тут услышал голос инспектора.
— Ну, миссис Руд, желаю вам всего хорошего.
Он протянул матери руку. Она пожала ее, то же проделали Прелесть и я.
Когда инспектор подошел попрощаться, я решил, что на этом все закончилось, но он, не выпуская руки, отвел меня в сторону.
Мы приблизились к какой-то могиле. И тут он спросил, усмехаясь:
