«Не думай об этом. Спи», – шепчет Джулиана. Она всегда чувствует, когда я из-за чего-то беспокоюсь. Я не спал спокойно ни одной ночи с рождения Чарли. Через какое-то время отвыкаешь спать. А теперь я принимаю эти таблетки, от которых еще хуже.
Джулиана спит на своей половине: простыня зажата между коленями, рука на подушке возле лица. Чарли спит точно так же. Они едва дышат и не шевелятся. Словно не хотят оставлять следов в своих снах.
В воскресенье утром дом наполнен запахом выпечки и женской болтовней. Предполагается, что я должен развести огонь и подмести крыльцо. Вместо этого я ускользаю в газетный киоск и покупаю утреннюю прессу.
Вернувшись в кабинет, я откладываю приложения и журналы и начинаю искать статьи о Кэтрин. Я уже собираюсь сесть, как вдруг замечаю, что одна из пучеглазых рыбок Чарли плавает по аквариуму брюхом кверху. Сначала я решаю, что это своеобразное рыбье развлечение, но при ближайшем рассмотрении она выглядит нездоровой и вялой. У нее серые пятна на чешуе – признак грибка, поражающего экзотических рыбок.
Чарли не очень хорошо переносит смерть. В королевствах Ближнего Востока траур длится и то меньше. Вытаскивая рыбку рукой, я смотрю на несчастное создание. Интересно, поверит ли дочь в то, что рыбка просто исчезла? Чарли ведь только восемь. Но, с другой стороны, она больше не верит в Санта-Клауса и пасхального зайца. Как я мог воспитать такого циника?
– Чарли, у меня плохие новости. Одна из твоих рыбок исчезла.
– Как она могла исчезнуть?
– Ну, в общем, она умерла. Мне очень жаль.
– Где она?
– Ты ведь не хочешь ее видеть?
– Хочу.
Рыбка все еще в моей руке, засунутой в карман. Когда я разжимаю кулак, это больше похоже на фокус, чем на печальное действо.
Джулиана, как человек организованный, хранит целый набор обувных коробок и мешков на случай подобных смертей в семье. Чарли следит, как я погребаю пучеглазую рыбку под сливой между покойным хомяком Харольдом, мышью, известной просто как Мышь, и птенцом ласточки, который влетел во французское окно и сломал себе шею.
К полудню собирается почти вся семья, кроме старшей сестры Люси и ее мужа Эрика с их тремя детьми, чьих имен я никак не могу запомнить, хотя знаю, что все они оканчиваются на «и»: Дебби, Джимми, Бобби. Будущий личный врач Господа хотел, чтобы Люси назвала старшего сына в честь него. Ему нравилась идея третьего поколения Джозефов. Люси была тверда и назвала сына как-то по-другому: Энди, или, может, Гарри, или Фредди.
Они всегда опаздывают. Эрик работает авиадиспетчером, и он самый рассеянный человек, какого я знаю. Это пугает. Он постоянно забывает, где мы живем, поэтому каждый раз звонит нам по телефону и просит объяснить, куда ехать. Как ему удается держать в небе десятки самолетов на безопасном расстоянии друг от друга? Всякий раз, когда я покупаю билет на рейс из Хитроу, мне хочется заблаговременно позвонить Люси и узнать, работает ли в это время Эрик.
Моя средняя сестра Патриция в кухне вместе со своим новым другом Саймоном, специалистом по уголовному праву, работающим на один из тех телесериалов, где разоблачаются юридические ошибки. Патриция развелась и пьет по этому случаю шампанское.
– Я сомневаюсь, что ты от него избавилась, – говорит мой отец.
– Почему? – отвечает она вопросом, быстро отпивая из бокала, пока газ не вышел.
Я решаю спасти Саймона. Он не заслуживает того, чтобы его представляли нашей семье подобным образом. Мы уходим с выпивкой в гостиную и заводим светскую беседу. У Саймона добродушное круглое лицо, и он все время похлопывает себя по животу, как Санта из супермаркета.
– Сочувствую тебе по поводу старика Паркинсона, – говорит он. – Ужасная вещь.
У меня обрывается сердце.
– Кто тебе сказал?
– Патриция.
– А откуда она узнала?
Саймон внезапно осознает свою ошибку и извиняется. За последние месяцы я пережил несколько неприятных эпизодов, но ни один из них не расстроил меня так, как разговор с совершенно чужим человеком, который попивает мой скотч и сочувствует мне.
А кто еще знает?
Звонят в дверь. Эрик, Люси и дети на «и» врываются в дом в сопровождении неистовых рукопожатий и поцелуев. Люси бросает на меня взгляд, и у нее дрожит нижняя губа. Она кидается мне на грудь, и я чувствую, как сотрясается ее тело.
