Вот! Вот почему она спала и не видела никаких снов. Вика же предупреждала, говорила о том, что мозг может не выдержать, он и не выдержал. Он просто взял и выключил Верин правый глаз. Хорошо, что не сердце. Хотя, кто знает, может, так было бы лучше.
Это было начало конца. Для чего ей теперь жизнь? Чтобы превратиться в растение, в тупую исполнительницу приказов Вики и ее начальства? Что они потребуют от Веры за тригербин? Украсть, предать, убить… Надо собрать в кулак всю свою волю и бежать, решила Травникова. И она знала — куда. Лучше сдохнуть там, чем унижаться и сходить с ума здесь!
Рыдая, она потащилась собирать вещи. Она укладывала их наощупь, один глаз ее не видел, а второй постоянно заливали слезы. Когда большая дорожная сумка была наконец собрана, Вера не могла больше плакать. Наступило какое-то тяжелое отупение. Сидя на банкетке в прихожей, она долго не могла сообразить, как же вызвать такси.
Зазвонил телефон, она ответила и услышала, что такси уже ждет ее у подъезда. Когда и как она его все-таки вызвала, Вера Травникова не помнила.
Когда-то весь дом принадлежал их семье. Двухэтажный, крепкий, с каменным низом и бревенчатым верхом. Он стоял посреди села и окнами смотрел прямо на церковь по ту сторону улицы.
После раскулачивания Вериной прабабушке осталась только небольшая часть на деревянном втором этаже, да и тому, рассказывали, она была несказанно рада. Ну и что ж, что всей большой семьей ютились они теперь в одной комнатке с крохотным закуточком-кухней за печкой. Зато все остались живы, никого не расстреляли, не посадили и не услали из родного села. Все относительно, по сравнению с другими зажиточными семьями роду Травниковых повезло.
Село?.. Село называлось Травкино. Вера после смерти бабушки бывала здесь совсем редко. Она не любила мириться с тяготами деревенской жизни и с соседями по дому тоже не была в большой дружбе. В квартире напротив жил Иван, скотник с сельской фермы. Он пил, регулярно ломился в Верину дверь и обворовывал «на закусь» ее огородик.
Внизу под Травниковой жила доярка Светка с тремя разновозрастными малышами от разных отцов. Светка тоже пила, орала на детей и, вставая в половине пятого утра на дойку, нещадно брякала какими-то не то ведрами, не то кастрюлями.
В последней квартире обитала старуха Шура Афутина, немощная, но злющая бабка, «язва», как называла ее Верина бабушка. В общем, дом был довольно густо населен, половина же других домов в селе стояли пустыми. Дачники ехали в Травкино неохотно. Железной дороги поблизости не было, добираться приходилось тряским автобусиком, который ходил из районного центра редко, а то и вовсе ломался. В распутицу дорога и превращалась в непролазное болото. И тогда даже в сельский магазин продукты возили не во всякий день и далеко в объезд через соседнее село.
Вера последним усилием доволокла свою сумку до второго этажа по крутой скрипучей лестнице. Старый, давно потрескавшийся дерматин с двери оказался срезан и содран, там, где он был, теперь клочьями висел только порыжелый ватин.
— Козел! — выругалась Травникова и злобно пнула по двери соседа. Никто не отозвался, видимо, Иван был на ферме. Скорее всего, услышит его Вера теперь только вечером, когда он будет выть пьяные песни и гонять воображаемых, а может, и настоящих крыс.
Она протянула вверх руку и пошарила за притолокой над дверью. Ржавый здоровенный ключ был на месте. В давно не смазанном замке он повернулся с трудом.
В квартире пахло прелью и особым духом нежилых деревенских домов. Ходики на стене давно стояли. Тусклое зеркало еще больше, чем раньше, помутнело, резная рама стала совсем серой от пыли. Сколько времени понадобится, чтобы привести это запустение в божеский вид?
Хотя зачем? Вера сама удивилась этой мысли. Не все ли ей равно, чисто или грязно в этой квартире? Она ведь не ждет никаких гостей. И зачем топить печку, если она не собирается ничего готовить и ничего не хочет есть? Она даже и не помнит точно, как эту самую печку топить, даже в юшке, или нет, во вьюшке, у нее с прошлого приезда спрятана бумажка, на которой написано, как это делать. Травникова спрятала памятку туда, потому что вездесущие мыши отчего-то очень любят жрать бумагу. Вот она и положила бумажку, коробок спичек и немного денег в юшку… Нет, во вьюшку! А юшка — это бульон для ухи.
