— Рюмок у тя нет. Только стаканы. Ладно, хорошо и так, было б чего.
Она вернулась в угол за печку, взяла Веру за руки и потянула ее, поднимая.
После второго же выпитого на голодный желудок глотка дешевой водки Веру развезло. Ей вспомнилось, что Светка — ее ровесница, что в детстве они вместе прыгали на сеновале и тайком от бабушки купались в речке. Да и это было неважно. Важно было то, что Светка слушала Веру, подперев щеку кулаком, охая и заливаясь пьяными, но искренними слезами.
Травникова путанно, постоянно возвращаясь и что-то разъясняя, рассказала Светке, как подло поступила с нею Вика, какие кошмары мучают ее по ночам, если нет денег на вожделенный тригербин и какие огромные пауки сидят сейчас на стенах. Светка косилась на стены и углы, но пауков там не видела. А Вера говорила и говорила, обо всем, о чем не смогла рассказать Машке Рокотовой, с чем не могла, но так хотела справиться.
— Вера! — причитала Света. — Да что ж это такое делается? Ты ж молодая такая, у тя дети-то есть?
— Нету.
— Это хорошо, — веско сказала доярка, наливая снова.
Вера выпучила глаза.
— Как — хорошо?
— Хорошо. У меня вон трои. Знаешь, как тяжко? Горе, а не жизнь.
— Да разве это горе? Дети — это радость!
— Тебе сказал кто аль сама придумала?
— Ну, не знаю…
— Не знаешь — не говори. Давай.
Света подняла стакан. Женщины чокнулись.
— Видишь, Света, вот Афутина сразу сказала, что я на голову больная. Как-то ведь она догадалась. По мне уже видно, да?
— Да! Раз говоришь, что помирать приехала. Ты не больная, ты наркоманка. У нас тута тоже такие есть, мак по огородам режут, спасу от них нет, а погонишь, так и убить могут. Тебе лечиться надо, а ты сюда приперлась. Не дура ли?
— Да не могу я лечиться! — язык у Веры уже хорошо заплетался. — Посадят меня за употребление наркотиков. Я думала, отвлекусь, отвыкну. Влюбилась. Такой мужчина… А он…
— Что?
— А у него другая! И жена еще. Понимаешь, он со мной только развлекался, а говорил, что любит!
— Они все говорят, что любят. А потом фить — и нету. Вот у меня, смотри, один водкой отравился, другого посадили…
— Света, я так переживала, что вот ослепла на один глаз!
— Да ну! От любви-то?
— От наркотиков, от тригербина.
— Нет, — авторитетно заявила Света, — это от любви. Ты его с другой увидала, Боженька тебя глаза и лишил.
— Меня-то за что? — удивилась Вера.
— За любовь! — сказала доярка и снова подняла стакан.
Утром следующего дня Вера проснулась, с трудом представляя себе, кто она, где она и зачем она здесь находится. От вчерашней выпивки болели и живот, и голова, и душа. И ноги тоже болели.
— Лучше бы я умер вчера, — с трудом ворочая распухшим языком, пробормотала она фразу из старого анекдота, когда увидела на тумбочке возле кровати заботливо припасенный Светкой стакан.
Но рядом со стаканом стояла литровая банка парного молока. С трудом Вера дотянулась до нее и торопливо припала к краю горлышка. Она пила жадными глотками, такими большими, что от них было больно горлу. Молоко текло по ее подбородку и за ворот футболки на грудь. Она выпила половину банки и откинулась на подушку. Вскоре ей стало легче. Голова все еще гудела, но в ней было совершенно пусто и от этого хорошо.
С тех пор как ослеп глаз, она уже третий раз спала. И сегодня, спьяну, даже без снов. Совершенно! Может, только благодаря водке? И что теперь? Попробовать напиваться каждый вечер? Да, уж лучше напиваться. Она ведь даже не помнила, как заснула вчера.
Окно в ее комнате было открыто, и Вера услышала, что за ним поют птицы и кричат дети, наверное, Светкины.
— Спит что ли? — услышала она негромкий голос бабки Шуры.
— Пускай спит, — ответила ей Светка. — Нажрались мы вчера, а ей, видать, непривычно.
— Не помрет?
— Да нет, теть Шура, чего ей сделается от водки-то?
— Не от водки. Чего у ней? Говорит, помирать приехала…
— Ой, худо с ней! Наркоманка она.
— И что с того? Чего помирать-то? Лечиться надо.
— Так боится, что посадят за наркотики-то.
— Ничего. Посидит да и выйдет. Коли не сдохнет.
— Так разве по-нашему полечить? Может, раками? Забьем в баллон раков живых, водкой зальем, пускай настоятся, да будет пить.
