Наконец он встал и маленькими шажками направился к двери.
— Мне нужна тишина! — заявил он. — Понятно?
Дверь захлопнулась. В замке заскрипел ключ.
— Привет, — сказал Ал. — Хорошие были каникулы?
— Ничего, спасибо…
Франк внимательно разглядывал своего сокамерника.
— Какая у тебя цветущая физиономия, ты прямо как на курорте побывал…
— Да ну!
— Уж во всяком случае, пребывание в этой дыре не могло подействовать на тебя так благотворно. Я так полагаю, инцидент подстроен специально, чтобы ты мог немного отдохнуть. Небось здорово надоело торчать здесь, а?
Ал встал перед Франком.
— Опять за свое?
В голосе его звучала грусть, удивившая Франка.
— Посмотри на свет, — попросил Ал.
— Что ты там еще придумал?
Он машинально повернул голову в направлении форточки.
— У тебя нормальные глаза.
— Что значит «нормальные»?
— Они нормальные…
— Какими ты хочешь, чтобы они были? Косыми?
— Нет, но они должны бояться света. За восемь дней, проведенных в темном месте, глаза должны привыкнуть к темноте. Вот, взгляни на мои.
Он выставил свое лицо на свет. Под действием света глаза мигали и слезились.
— Ну и ухваточки у тебя, — вздохнул Франк, вновь ложась. — Да был я там… С этими погаными крысами… — он показал свой правый тапочек, у которого не хватало куска подошвы.
— Они готовы были сожрать меня! Чуть жизни нс лишился в этом чертовом карцере!
Ал взглянул на тапочек и покачал головой.
— Да, вижу… Мы здесь как в прошлый век попали… Карцеры с крысами! Кому рассказать, не поверят! В двадцатом веке!
— Да ладно тебе, со своими веками, — бросил Франк.
— А надзиратели… Накидали нам ни за что ни про что… Как тебе это нравится?
— Знаешь, все время будут люди, бьющие других людей, так было и так будет… В конце концов, надзиратели, издевающиеся над заключенными, ненамного хуже заключенных, пытающихся перегрызть друг другу глотку!
— Что?
— Ты так не считаешь? — настаивал Франк.
— Да, я тоже так думаю. И иногда мне кажется… Мои подозрения на твой счет… Может, и зря все это?
Франк уставился на таракана, медленно перемещавшегося по стене. Насекомое пересекло открытое пространство и внезапно спряталось в тюфяке у немого.
— Я себе задаю тот же вопрос, — признался Франк. — Мы с самого начала вбили себе в голову… Теперь это стало как болезнь, которая разрастается и пожирает нас!
Он встал на колени перед нарами Ала.
— Скажи, Ал, ты не мусор?
— Да нет, ведь это ты мусор!
Франк чуть не расплакался:
— Опять! Ты же только что сказал…
— Да, точно… Извини!
— Даже если бы я был им, — пробормотал Франк, — Ал, давай выясним до конца, даже если бы я был им… Или ты бы им оказался… Может, мы бы смогли договориться? Мы же вместе переносим эти лишения и оскорбления!
— Пожалуй, ты прав, — признал Ал. — Давай поиграем немного: пожмем руки!
Они внимательно посмотрели друг другу в глаза, снова заколебались, борясь с последней вспышкой ненависти и со страхом оказаться в смешном положении. Наконец руки их встретились, рукопожатие состоялось.
— Давай, если ты легавый, Ал, — прошептал Франк.
— Даже если ты им окажешься, Франк, — вздохнул Ал.
Первым, кто заметил перемены в их поведении, оказался Дерьмо. Он был неотесанным типом, но хитрость заменяла ему недостаток ума. За пятнадцать лет работы в исправительных учреждениях он освоил азы психологии, достаточные, чтобы следить за изменением морального состояния своих многочисленных «клиентов».
— Вы только посмотрите на них! — воскликнул он на другой день после объявления мира между Алом и Франком. — Они подружились, как две свиньи! Значит, моя методика не так уж и плоха. Внутренний распорядок все равно, что музыка: ему обучают с помощью палочки!
Самым неприятным в этом человеке был его липкий смех, которым он сопровождал все свои нравоучения. Этот смех причинял прямо-таки физическую боль. Он проникал в вас как мокрица, пачкая все внутри.
— Всего две недели осталось до казни, — произнес он как бы про себя. — Наконец-то развлечение!.. Самое смешное, что церемония приходится как раз на день национального праздника… В программе: Гильотина… Утренний туалет приговоренного… Стрижка… Парад с музыкой… Выезд на бал!
