— Повторяю, я тебе не паря, а доктор.
— Доктор человечий аль скотий? — крикнул Ерофеич сквозь рёв мотора.
— Доктор экономических наук, экономист. Можно запросто по-домашнему — «док».
— Экономист — это булгахтер, или как ещё? — спросил Ерофеич уже нормальным голосом, потому что сбросил скорость, и двигатель перестал реветь от натуги.
— Математический статистик. Специалист в области теории игр и оптимизации финансовых потоков.
— А мне сказали, что ты просто Лёвка Шманец, — как бы между делом пробормотал Ерофеич, равнодушно поглядывая в сторону заснеженных елей на том берегу озера. — Классный шпильман-кидала из Питера.
— Кто сказал? — повелительно вопросил седок, красиво поднимая чёрные брови, но его блеющий тенорок подпортил вид грозного повелителя.
— Да какая теперь разница! Того человека уж нет в живой натуре.
— Забудь об этом имени навсегда, если сам хочешь кончить свои дни в покое, мужик.
— А то — чо?
— А то — то!.. Классный игрок на бирже, а ещё в покер и бридж, Лев Борисович Шмонс умер три месяца назад от инсульта в Якутске, где он проживал последние пять лет в изгнании как жертва маосталинистов. На это и свидетельство о смерти имеется у компетентных органов и запись в новозеландской комендатуре сделана. А, кстати, где сейчас бывший участковый оперуполномоченный Иван Ерофеевич Куздрин?
Ерофеич снова по-идиотски заморгал рыжими ресницами.
— Убит бандюганами семь годов тому назад. И могилка под крестом в наличии имеется на кладбище. Не в нашенском, а в соседнем райцентре. В церковной книге есть запись, что отпели покойного как положено. И в комендатуре фольклендских миротворцев о том тожить отметка сделана.
— Тогда о чём нам разговаривать? Мы оба покойники в прошлой жизни. И направляемся к месту обитания мёртвых душ — на Етагыр, место гиблое, как ты сам говоришь.
— А кем мы станем в будущей жизни?
— Это смотря как ты будешь себя вести, мужик.
1.4
Первой приметой человеческого жилья на снежной белизне горного склона прорисовалась потемневшая от древности часовенка под чёрным восьмиконечным крестом.
— Остановись! — крикнул седок, перекрестившись на прохудившийся купол часовни.
— А чо такова-то? Мы ж не доехали туды. То ж мой гараж.
— Дай на красу издали полюбоваться… Скит раскольничий?
— Не-а… Не раскольники, а воцерковлённые тут жили. Церковку для горняков ещё при последнем православном царе поставили, когда тут золотодобытчики в горе копались.
— И зачем ставить церковь на прииске, которому жизни-то лет пять отпущено, если золото разрабатывать по хищнической технологии того времени?
— Тут Етагыр — место гиблое, место проклятое, я ж те говорил. Таёжные духи эти места обсели и обгадили. Без церкви не спасёшься от нечистой силы.
— Ну и какие с бесплотных духов той конторе убытки? Не мёртвых, а живых бояться надо.
— Понимашь-ка, паря, артельщики-золотодобытчики раз-поразу резали друг дружку насмерть ни за что ни про что. Вот и поставили церковку, чтобы нечистого духа из старателей выгонять.
— И помогло?
— Не-а… Рабочие бесились, как и прежде. Забросили, короче, тута золотые разработки ещё до большевицкой революции. Никто из старателей наниматься на гиблое место не схотел.
— А золотишко тут ещё осталось?
— Спецы говорили, под нами живая жила проходит.
— А что же в советское время её тут не разработали? Большевики-то в чертей не верили.
— Прибыла сюда частная артель. То же самое повторилось — режутся мужички насмерть, хоть будь ты трижды безбожник партейный. Сам Етагыр рогатый тут это золото стережёт.
— Ну, ты-то сам пока ещё не свихнулся, живя здесь?
— Я от нечистой силы заговорённый.
— Кто ж тебя заговорил?
— Тунгусский шаман. Когда меня медведь заломал, я у него в чуме три месяца отлёживался. Вот он заслон от нечистой силы мне поставил.
— Ну и где тот шаман?
— Его потом самого в тайге медведь насмерть заломал, а волки доели.
— Ну-ну… Я примерно так и подумал. Доброе дело — наказуемо, если иметь дело с таким выродком-живодёром, как ты… Сам-то в эту церковь заглядываешь?
— А то как же! Она мне теперь заместо гаража. Я в ней снегоход ставлю и ездовых собак с нартами держу. Только сук щенных и подсосых, а кобели под снегом ночуют. С ихней братией шерстистой чо на морозе сделается-то, а?
