Ерофеич обиженно засопел и отвернулся, буркнув:
— По пьяни меня свои же в карты Габыру проиграли, а он, паскуда, в кабалу продал.
— С шулерами играть не садись, если сам других кидать не умеешь.
— Да чтоб их всех перекособочило и перекорячило, дружков этих! А тебе за вызволение — моё спасибо с уважением. Я добро помню. Отслужу.
— Я не альтруист и тебе не благодетель. Ты, ни сном ни духом не ведал, а я тебя, мужик, выкупил ещё восемь лет тому назад из рабства лишь потому, что до меня дошла молва, будто бы ты в тайге тихую «завонь» нашёл, о которой никто не знает.
— Эт-то чо получается, ещё до прихода маосталинистов к власти на остатках России?
— Я запах жареного и за десять лет вперёд чую, а не только за восемь. Предусмотрительный и осторожный я, поэтому и живой до сих пор.
— А кто ж тебя на меня навёл?
— Да всё тот же самый криминальный авторитет по кличке Пёс Габыр. Рекомендацию его я учёл счёт карточного долга. Забыл такого?
— Такого не забудешь, — зло буркнул в сторону Ерофеич.
— Вот так-то ты, ни сном ни духом не ведая, за семь лет мне укромное местечко нагрел и обустроил. Мне как раз нужна твоя тихая «завонь» на недоступном Етагыре, чтобы отсидеться в безопасности до лета, когда горные перевалы высвободятся от снега. А там — в Китай за птицей счастья.
— А чо? Отсидишься у меня в тепле и сытости, паря.
— Язычок-то попридержи, мужичок! Какой я тебя паря? Я теперь твой господин и повелитель.
— Не по справедливости как-то получается. Ты же у меня в гостях как бы так-то. А где равноправенство?
— Нет справедливости в живой природе — в лесу только хищник и жертва, никакого миролюбия и христианского смирения. Бог живёт только в стенах храма.
— Так то ж в лесу, а не как у людей.
— И в человеческом обществе царит звериный закон природы — неумолимая и беспощадная финансово-экономическая конкуренция на свободном рынке.
— Чаво-чаво? — вылупил круглые голубые глазёнки Ерофеич.
— Это когда все глотки друг другу рвут за прибыль да в долговую кабалу один одного загоняет. Вот и вся либеральная демократия, чтоб ты знал!
— Рабство запрещено законом.
— Долговое банковское рабство — фундамент рыночной экономики. Вот ты, мужик, сколько классов кончил?
— Я-то?
— Ты-то.
— Полных семь. И полугодичные курсы прапорщиков в ментовке.
— Ого, почти что высшее образование в наше время! Тогда должен понимать хотя бы самые простые вещи. Прогресс в обществе шёл не по пути раскрепощения раба, а по линии развязывания рук рабовладельцу. При рабовладельческом строе хозяин давал рабу кров и харчи. При феодальном — только приют и защиту от налётчиков, а скудную пищу крепостной сам добывал себе в поте лица своего на помещичьей земле. Барин забирал у него почти весь урожай. При капитализме раб сам заботится о своей безопасности, пропитании и крыше над головой. Хозяин ему платит только за изнурительный труд, чтобы раб без сил засыпал, как только после работы донесёт голову до подушки. И как-нибудь, чем еле-еле душа в теле держится, выжил к концу месяца до получки. Понял теперь азы политической экономии, мужик?
Ерофеич дурашливо похлопал рыжими ресницами и заблажил неразборчивой скороговоркой:
— Я чо? Я ничо. В миру всегда правили хозяйва, а мужики вкалывали на них. Звестное дело.
— Так что помни — мы приехали сюда вдвоём, а уйду отсюда я один, если хоть что-то против меня удумаешь. Пистолет всегда при мне.
— Понял — не тупой жа… Да чтоб я противу гостя дурное замыслил, да ни в жисть! Плохо ты меня знаешь, паря. Друзей не сдаю.
Огромный в своей собольей шубе и пыжиковой шапке гость насмешливо окинул взглядом тщедушную постать Ерофеича:
— Друзей, говоришь? В цивилизованном обществе каждый сам за себя. Друзей теперь нет. Бывают только деловые партнёры и временные интересы.
— Тогда поехали, что ли, деловой партнёр? Согрелись, потопали ногами. Отсюдова уже рукой подать до моёй зимовушки.
1.3
Подмёрзший двигатель снегохода запустился только с третьей попытки.
— Аккумулятор чавой-то часто садится, паря, — снова заблажил Ерофеич как бы в оправдание, круто выворачивая руль, чтобы объехать сугроб. — Заменить надоть.
