Когда зазвонил телефон, я почувствовала только раздражение оттого, что пришлось отложить книгу поскольку я была к телефону ближе, чем Толливер то ответила на звонок.
— Эй, мы можем подняться? — сказал мужской голос.
— Кто это?
— Мм… Извиняюсь. Это Виктор, помните? Мортенштерн?
Я нахмурилась и почувствовала, как сморщился от этого мой лоб.
— Кто это «мы»?
— Мой друг Барни и я.
Прикрыв трубку ладонью, я передала просьбу Толливеру.
— Странно. Только я хочу с ним поговорить, как он появляется у наших дверей.
Толливер выглядел слегка раздраженным.
— Хорошо, — сказал он. — Я думал пойти на ланч, попытаться найти где-нибудь барбекю, пока мы в Мемфисе. Но посмотрим, что ему нужно. Думаешь, он просто рисуется перед своим другом или что-нибудь в этом роде?
Я пожала плечами, сняла ладонь с трубки и сказала мальчику, в каком мы номере.
Спустя несколько минут раздался нерешительный стук в дверь.
Толливер открыл ее, он казался довольно мрачным и устрашающим. Его, наверное, раздражало, что ему помешали смотреть игру по телевизору. Толливер выглядит крутым парнем, и когда он недоволен, у него есть тенденция выглядеть слегка опасным. Если бы двое подростков были собаками, шерсть на их загривках встала бы дыбом. Как и многие подростки, Виктор и его друг Барни представляли собой странное сочетание нерешительности и агрессивности.
Виктор носил обтягивающую рубашку, которая позволяла видеть, как часто он посещает тренажерный зал. У него не было притягательной силы отца, но его большие голубые глаза срабатывали почти так же хорошо. Его светловолосый друг Барни был выше, более худощавым, но все равно крепким будущим мужчиной. На обоих мальчиках были школьные куртки, джинсы и кроссовки «Пума». Тенниска Виктора от Томми была в зелено-белую полоску, тенниска Барни от Ральфа Лорена[33] — золотисто-коричневая.
— Ну как, с вами все, э-э… хорошо? — спросил меня Виктор. — Это мой друг Барни.
— Со мной все прекрасно, спасибо, — ответила я. — Барни, я Харпер Коннелли. Это мой брат Толливер Лэнг.
— Привет, — сказал Барни.
Он украдкой поглядывал на нас, после чего снова опускал глаза на свои кроссовки. Они с Виктором сели рядом на диванчик для двоих, а мы с Толливером устроились в креслах.
— Принести вам что-нибудь выпить? — вежливо спросила я.
— О нет! Нет, спасибо. Мы только что выпили колы в машине, — сказал Виктор.
Наступила небольшая неловкая пауза.
— Послушай, чувак, мне нужно поговорить с твоей сестрой, — заявил Виктор Толливеру. Он сделал такое мужественное лицо, какое только смог изобразить.
Мои губы дернулись, хотя я всеми силами старалась сохранить нейтральный вид.
— Ну так валяй, — серьезно сказал Толливер. — Или ты хочешь, чтобы я вышел из комнаты?
— Нет, чувак, — тревожно произнес Виктор.
Он посмотрел на своего друга Барни, и тот покачал головой, чтобы подтвердить слова Виктора.
— Нет, приятель, останься.
Подросток повернулся ко мне.
— Вы были в Нэшвилле, поэтому знаете, как все было плохо, — начал он. — Я имею в виду, вы знаете — все это было просто ужасно.
Я кивнула.
— Поэтому моя мама… моя мачеха… на время свихнулась.
— В каком смысле? — подалась я вперед, полностью сосредоточившись на молодом человеке.
Мое удивление не было чрезмерным, когда Барни взял Виктора за руку. Виктор выглядел ошарашенным, — но не тем, что его держит за руку парень. Он просто удивился, что Барни решил, что это нормально — сделать такое перед нами. Мгновение они смотрели друг на друга, а потом Виктор крепко сжал пальцы Барни.
— Она была… Она горстями ела таблетки, понимаете? Она просто не могла без них. Фелисии приходилось все время ездить из Мемфиса в Нэшвилл, чтобы убедиться, что в доме все в порядке.
— Должно быть, это было очень трудно, — сказала я, пытаясь говорить и ласково, и в то же время ободряюще.
— Так и было, — просто ответил Виктор. — Мои отметки в школе покатились в тартарары. Я скучал по сестре, и все было очень плохо. Мой папа продолжал работать, а мама обычно вставала и пыталась навести чистоту в доме, или заняться готовкой, или просто пообедать с подругами, но она все время плакала.
— Когда теряешь члена семьи, это все меняет, — сказала я, что было просто бессмысленно.
