То, что с тобой делает внезапное исчезновение сестры, даже приблизительно не опишешь словами «все меняет», я это хорошо понимала. Но мне становилось все любопытнее, к чему ведет Виктор. Это любопытство побуждало меня всячески смазывать Шестеренки беседы, чтобы он продолжал говорить.
— Да, — просто ответил мальчик. — Изменений было завались. — Казалось, он взял себя в руки. — Вы знаете, тем утром… Тем утром, когда она… исчезла.
— Мм?
— Мой папа был неподалеку, — выпалил Виктор. — Я заметил его машину в паре кварталов от дома.
Я не выпрямилась и не завопила: «О господи!», но мне пришлось приложить усилие, чтобы остаться в прежней непринужденной позе.
— Да? — совершенно спокойно переспросила я.
— Да, потому что… я имею в виду… я ведь пошел на тренировку по теннису, — сказал Виктор. — Но после этого мой друг, который был у меня в Нэшвилле… В смысле, это было совсем не то, что с Барни, но у меня и вправду был там друг, и мы с ним слегка перепихнулись, а потом мне нужно было принять душ, и я подумал, что поеду домой, но когда я миновал дом, то увидел, как папина машина остановилась у светофора в паре кварталов, и решил, что он может что-то заметить. Я имею в виду — что там вообще было замечать? Но вы же знаете, какие они, родители, — пожал плечами Виктор. — Поэтому я просто отправился обратно в парк и покидал мячик, встретился с несколькими друзьями, которые пришли поиграть. Теннисные корты были всего в десяти минутах от дома, и я даже припарковался на том же самом месте, когда вернулся, поэтому мне было легко сказать, что я вообще не уезжал.
Мы оба были потрясены этим маленьким отчетом.
— Конечно, я не мог ничего этого рассказать, — продолжал Виктор.
— Я понимаю, что это было бы трудно — оказаться впутанным в такое, — сказал Толливер.
— Да, знаете, одно цепляется за другое, и тогда мне пришлось бы им все рассказать. Обо мне.
А мир, конечно, вращался вокруг Виктора.
— Итак, они еще не знают, — заметила я.
— О господи, нет!
Виктор и Барни посмотрели друг на друга.
— С папой и мамой случилась бы истерика.
— Моя мама относится к этому нормально, и это потрясающе, — заявил Барни.
Я была рада, когда он подтвердил, что тоже владеет голосовыми связками.
Вообще-то я имела в виду другое, но Виктор, конечно, истолковал мой вопрос по-своему.
— Ты уверен, что это была машина твоего отца? — спросил Толливер. — Совершенно уверен?
— Да, уверен, — ответил Виктор таким тоном, как будто его приперли спиной к стене и против него была целая армия. — Конечно, чувак. Я знаю машину отца.
Раньше я никогда не слышала, чтобы кто-нибудь называл Толливера «чувак», и даже при данных обстоятельствах слегка наслаждалась этим.
— Он сам сидел за рулем? — спросила я Виктора.
— У него «лексус гибрид», — ответил тот. — «Лексус» цвета бамбуковый перламутр с кожаным салоном цвета слоновой кости. Мы искали на веб-сайте неделю, прежде чем заказали эту машину.
Итак, машина эта особенная. Ее нельзя спутать со многими другими машинами. Я испытала горькое разочарование: как будто любимая выставочная собака вдруг повернулась и укусила меня.
— И ты никогда его об этом не спрашивал? — поинтересовалась я, не в силах скрыть удивление. — Получается, что твой папа мог похитить твою сестру, ты все время об этом знал, однако никому ничего не рассказал.
Виктор багрово покраснел. Барни посмотрел на меня с открытой враждебностью.
— Ты ведь понимаешь, — продолжала я, поскольку они молчали, — из твоих слов следует, что твой отец солгал насчет того, где он находился. И из твоих слов почти наверняка следует, что он схватил твою сводную сестру, свою дочь, и убил ее.
Виктор поднял голову, чуть было не заговорил, его губы шевелились. Он был так молод, пребывал в таком смятении, что травить его почти доставляло мне боль, но я должна была это сделать.
— Оставьте его в покое, — сказал Барни.
Его большие руки, гладкие, без шрамов, сжались в кулаки.
— Вик прошел из-за этого через ад. Он знает, что его папа не мог сделать ничего подобного. Но он видел машину и не может этого забыть. Вы не знаете, каково это.
Вообще-то я знала, каково это, знала очень хорошо.
