— Товарищ Хрущев? Это НКВД, Бурый.
Никита протер рукой глаза, посмотрел на ходики. Четыре часа.
— Что случилось?
— Горит спеццех металлического завода.
— Пожарные?
— Уже на месте. Я заеду за вами?
— Жду у подъезда.
Уже в машине Никита спросил:
— Причину пожара выяснили?
— Диверсия, — уверенно отрезал Бурый. — Небось цех не кастрюльки — пулеметы делал.
— Да-а-а, — протянул Никита. — Похоже, то, что произошло в Донбассе, я имею в виду Шахтинское дело, было сигналом для оппозиции переходить в наступление по всему Союзу. Ленинград, Минск, Баку, Хабаровск. Теперь у нас.
— Господа просчитаются, — зло процедил старый буденновец Бурый, рубанув невидимого врага невидимой шашкой: р-р-раз!
Никита невольно оценил движение кавалериста: «Умелый рубака. Такой от плеча до самого седла развалит».
Территория завода была оцеплена милицией. Во дворе и административном здании молча, уверенно двигались люди в штатском. Огонь был локализован, и брандмейстеры завершали свой тяжкий труд.
— Взрыв в спеццехе произошел в три часа, — устало докладывал Бурому начальник охраны. Лицо его было закопчено дымом. — Пожарные были здесь через десять минут. Потом я позвонил вам.
— В цехе кто работал? — Бурый не спрашивал — допрашивал.
— Слава Богу, никого. Он двухсменный.
— Кроме охраны кто еще был на заводе?
— Директор, главный инженер и главбух. Все.
— Хм… Это в три-то часа ночи? — Бурый с явным подозрением разглядывал вохровца. Тот поежился, пожал плечами: «Начальство. Им видней».
— Где они теперь?
— Были у цеха. Сейчас в главном кабинете.
Директор завода Арсентий Крюков разговаривал по «кремлевке». Разговор, видимо, был нелегким. Директор, взъерошенный, в запачканном сажей сером костюме, отвечал в трубку отрывисто, коротко:
— Да… да… нет, конечно… выясняем… сделаем… есть, товарищ Серго.
Положил трубку, молча поздоровался с Никитой и Бурым. Сказал, кивнув на телефон:
— Орджоникидзе. — И, посмотрев исподлобья на начальника райотдела НКВД, добавил: — Твой тоже звонил.
— И правильно, что звонил, товарищ Крюков. Тому, что у вас на заводе этой ночью произошло, одно название — потеря бдительности.
— На заводе, по сообщению начальника охраны, кроме тебя, Афанасий, и вас, — Никита бросил взгляд на главного инженера и главбуха, — никого не было. И произошел взрыв. Вы понимаете, что это значит?
— То и значит, что начальник вохра дает неверную информацию, — с досадой отмахнулся директор. — Была вся охрана.
В партии многие знали отважного Афанасия Крюкова (подпольная кличка Меткий): в декабре 1905 года он руководил одной из баррикад на Красной Пресне, был дважды тяжело ранен, помещен без суда в тюремный лазарет и, чудом выкарабкавшись из цепких объятий Костлявой, отправлен в Сибирь на вечное поселение. Старый большевик не понял, не мог понять намек, заключенный в вопросе Хрущева.
— Взрывы сами собой не происходят. И в привидения, которые проходят сквозь кирпичные стены, я не верю. — Бурый мрачно усмехнулся. — Сейчас здесь будет следователь по особо важным делам.
— Мы готовы дать показания. — Крюков отошел к окну, выходившему во двор, и стал смотреть на выезжавшие с территории завода пожарные машины.
— Показаниями дело не ограничится. — Бурый подошел к директору, глаза их встретились. — На заводе никого, кроме вас, не было. Охрана? И ее проверим. Хотя вохровцы — мелочь пузатая. Выходит, вы трое и есть основные подозреваемые.
— Нас что — арестуют?! — воскликнул главный инженер, высокий старик с седой шевелюрой и ухоженной бородкой.
— Мы готовили план реконструкции завода, — плачущим голосом произнес главбух, сухонький, тщедушный человек со смазанной физиономией, на которой выделялось лишь пенсне с прямоугольными стеклами. — Его завтра представлять на коллегии наркомата. И за это нас арестуют?!
Стояли друг против друга герой Красной Пресни, участник боев за советскую власть в Москве в семнадцатом и отважный комэск Первой Конной, доблестный чекист, и каждый думал о своем. Крюков: «Чепуха какая! Меня подозревать, меня, посвятившего жизнь рабочему делу!» Бурый: «Высокий пост приводит к перерождению. И не такие, как этот Меткий, перебегали в стан врага».
