— Я не перестаю удивляться Виссарионычу, — восхищенно сказал Никита. — Он заботится и о снабжении москвичей фруктами и овощами, и о завозе топлива к зиме, и о городских туалетах. Вождь — беспокоится о сортирах! Это и отличает его от всех других, претендующих на роль вождя. Думает о гигантах промышленности, моральных ценностях человека нового мира — и нужниках.
— Согласен, — Сергей сбегал к титану, принес еще два стакана чая. — Слов нет, он на много голов выше всех, кто его окружает.
— Или вот Троцкий, ты возьми Троцкого, — возбужденно перебил Никита. — Я уж не говорю о его неистовой жажде власти, дикой «перманентной» революции, ненависти к крестьянству. Да ему на нужды простого человека плевать с высокой колокольни. А Сталин…
— Как он верно в сегодняшнем докладе поставил вопрос о том, чтобы наладить контроль за карточками. Страна голодает, а сотни тысяч ворованных карточек кормят дармоедов, уркаганы и бандиты вырывают изо рта сирот, вдов, убогих последнюю корку. И фальшивых карточек в обороте уйма.
— Это счастье, что у нас есть такой вождь, как Сталин. — Никита сказал эти слова просто и убежденно.
— Кстати, ведь с тобой вместе учится Надя Аллилуева. — Сергей смотрел на Никиту с интересом.
— Есть такая, — подтвердил тот. — И что? Понравилась?
— Красивая женщина, — вздохнул Сергей. — Но дело не в этом. Ты знаешь, кто она?
— Кто она? — переспросил Никита. — Слушательница, член партии, очень активна. К тому же скромная.
— Ты что, действительно не знаешь? — удивился Сергей. — Это же жена Сталина.
— Что-о-о? — Никита сделал большие глаза. Прозвенел звонок, возвестивший окончание перерыва, и они заспешили в Свердловский зал. Никита шел нахмуренный, сосредоточенный, словно пытаясь что-то припомнить. Сергей, поглядывая на него, думал: «Неужто действительно не знал? Или так умело придуривается? Он ведь у нас хитрован. Это только с виду такой лопушок-простофиля. Конечно, знает. Идейный хитрован».
Разумеется, Никита все знал. Узнал в первый же день занятий в академии. Равиль Зайнутдинов, который раньше работал в кадрах ЦК, оказался рядом с Никитой на вступительной лекции.
— Теперь академии будет уделяться особое внимание, — шепнул он, глядя на какую-то женщину, сидевшую впереди них. — От Политбюро.
— Но почему?
— Видишь вон ту смуглую красавицу?
Никита кивнул и вопросительно уставился на Равиля.
И даже прошептал его любимое словечко «якши», которое помнил со времени их знакомства, когда в 1926 году Зайнутдинов приезжал в Донбасс с комиссией ЦК.
— Это жена Генсека. Только смотри — не болтать.
Молчать Никита умел. И мотать на ус полезные сведения — тоже. Однажды на собрании он выступил с яростной поддержкой какого-то второстепенного предложения, которое внесла Надежда Аллилуева, никогда ничем не выделявшаяся среди общей массы слушателей. Как-то после занятий оказался рядом с ней в трамвае и ловко продолжил словно бы прерванный разговор о безоговорочной верности генеральной линии сталинского ЦК и лютой ненависти к правым уклонистам. К моменту избрания Никиты секретарем парторганизации Промакадемии у него были дружески-доверительные отношения с Надей Аллилуевой, и она уже не единожды в домашних беседах рассказывала мужу о стойком партийце, непримиримом с врагами и бесконечно верном идеалам революции, талантливом и энергичном практике социалистического строительства.
— Он один стоит целой роты попутчиков, которые как редиска — красные снаружи и белые в душе, — говорила она. Сталин внимательно слушал и запоминал. Запоминал накрепко — память у вождя была поистине феноменальной. И после памятного разговора с Кагановичем о преданности Никиту — по рекомендации ЦК — избрали секретарем Бауманского, а вскоре и престижного Краснопресненского райкома партии столицы.
Катилась по городам и весям мутная волна вредительств. Успехи Совдепии ожесточали классовую борьбу; Запад и эмиграция сознавали, что с каждым уходящим годом все призрачнее становится надежда на реставрацию, совсем еще недавно казавшуюся такой реальной, такой достижимой. Умирала мечта, крепла ненависть… Как-то в ночь под выходной Никиту разбудил телефонный звонок. Зевая, он тихонько, чтобы не разбудить Нину, вышел в прихожую, где на стенке висел аппарат.
