Виктория нахмурилась, но промолчала.
— И я благодарен тебе за это, — продолжал он издевательски-торжественным тоном. Она удивленно вскинула на него глаза. Он поднял руку, словно провозглашая тост.
— За Викторию Мэри Линдон! Я получил от нее очень важный урок — его необходимо усвоить каждому мужчине.
У Виктории засосало под ложечкой; она попятилась назад.
— Перестань, Роберт, прошу тебя.
— Благодаря ей я понял, что женщины — никчемные создания и…
— Роберт, не надо.
— …и что они годятся только для одной цели. — Он медленно провел пальцем по ее губам. — Хотя я должен признать, что с этой обязанностью они справляются превосходно.
Виктория неподвижно стояла, чувствуя его пальцы на своих губах и изо всех сил стараясь умерить сумасшедшее биение сердца.
— Но более всего, мисс Виктория Линдон, я благодарен вам за то, что узнал с вашей помощью, зачем на самом деле нужно сердце. Видите ли, сердце нам дано вовсе не затем, чтобы любить.
— Роберт, я не хочу этого слушать. Он стремительно шагнул к ней, грубо схватил за плечи и прижал к изгороди.
— Нет, ты будешь слушать, Виктория. Ты выслушаешь все, что я сейчас скажу.
Поскольку она не могла зажать руками уши, она крепко зажмурила глаза, что, конечно, ничуть не помогло.
— — Так вот, слушай: сердце, как я узнал, дано нам, чтобы страдать. Любовь придумали поэты, а страдания… — Его пальцы еще сильнее впились ей в плечи. — Страдания есть на самом деле.
Все еще не открывая глаз, она прошептала:
— Я знаю о страданиях гораздо больше тебя.
— Вот как? И в чем же причина твоих терзаний, Виктория? В том, что ты упустила свой шанс стать богатой леди? Да что ты знаешь о страданиях, которые ты мне… — Он внезапно отпустил ее и отступил на шаг. — Впрочем, это уже не важно. Я больше не чувствую боли.
Виктория открыла глаза.
Он смотрел на нее в упор, и глаза его были пусты.
— Я вообще ничего больше не чувствую.
Она ответила ему таким же презрительным, холодным взглядом. Этот человек предал ее. Он обещал подарить ей луну, а вместо этого похитил ее душу. Что ж, возможно, она и в самом деле далеко не ангел, если ей приятно сознавать, что он мучается и страдает, что жизнь его не удалась и он глубоко несчастен.
Так, значит, в нем умерли все чувства? Она сказала в точности то, что думала:
— Так тебе и надо.
Он дернулся, словно от пощечины.
— Теперь я вижу, что был прав насчет тебя.
— Счастливо оставаться, Роберт. Итак, направо, два раза налево и снова направо.
Она развернулась и решительно зашагала прочь.
* * *
После ее ухода Роберт еще целый час уныло бродил по лабиринту, рассеянно глядя себе под ноги.
Тори. Он мысленно произнес ее имя и вздрогнул. Он, конечно же, солгал ей, когда сказал, что ничего больше не чувствует. Когда сегодня он случайно наткнулся на нее в лабиринте, его мгновенно затопила волна радостного облегчения — как будто все эти годы он искал ее. И теперь все будет хорошо, и исчезнет глухая непрекращающаяся боль.
Но ведь именно она и сделала его несчастным! Да, он пытался изгнать ее из своей памяти, забыться в объятиях других женщин, хотя, к великому огорчению его отца, ни одна из них так и не стала его невестой. Потом были юные вдовушки, куртизанки, оперные певички. Он намеренно выбирал себе спутниц, чем-то похожих на Викторию, как если бы черные густые волосы и голубые глаза могли исцелить ноющую рану в его душе. Иногда, когда боль становилась совсем уж невыносимой, он забывал об осторожности и кричал ее имя в разгар страсти. Это, конечно, не очень-то нравилось его пассиям, но им хватало ума не высказывать свои упреки вслух. Потом они получали от него дорогие подарки, и им было все равно, какое имя он кричит.
Но ни одна из них не смогла заставить его забыть то, что он потерял. Не проходило и дня, чтобы он не вспоминал Викторию. Ее смех, ее улыбку. Ее предательство. Он знал, что этого он никогда не сможет ей простить.
Тори. Черный шелк волос. Ярко-голубые глаза. По прошествии нескольких лет она стала еще красивее.
И он хочет ее до безумия.
Да поможет ему Господь, он все еще хочет ее.
Но он также хочет отомстить.
И непонятно, чего ему хочется больше.
