С шумом отодвинулись двери нашего вагона, и нам кто-то приказал вылезать. На площадке, тут же рядом с нашим поездом, были выстроены и жильцы других вагонок. Нас присоединили к выстроившимся. Кругом стояла стена часовых. Раздалась команда: «Шагом марш!», и мы вошли.
Небо было покрыто тучами. Моросил мелкий дождик. Свежий воздух резко действовал на самочувствие. Голова кружилась, шумело в ушах.
С вокзала свернули в город. Шли по улицам, которые были полны народу. Со всех сторон раздавались по нашему адресу ругательства и насмешки. Порою отношение толпы принимало угрожающий характер; бросали в нас камнями и чем-то в роде тухлых яиц. Если бы не стена часовых, нас, пожалуй, стали бы просто избивать. Теперь немецкие часовые являлись уже нашими преданными защитниками от озверевшего немецкого буржуа.
Признаться, насмешливое отношение немецких буржуа нас абсолютно не трогало. Мы хотели есть, хотели дышать свежим воздухом. Ведь, подавляющее большинство пленных представляло из себя нищих, в полном смысле этого слова, которые мало интересуются внешним миром.
Городок, по улицам которого мы проходили, был небольшой. Скоро мы миновали городские улицы, переполненные патриотически настроенными буржуа, и вышли в поле.
Накрапывал дождик. Было грязно, но мы чувствовали себя бодро. Недалеко виднелся уже и наш конечный пункт – лагерь.
Мы подошли в баракам, окруженным со всех сторон стеной густо натянутой колючей проволоки сажени в полторы вышиной. Со скрипом открылись перед нами широкие железные ворота, и мы вошли в лагерь.
Перед нами виднелась широкая грязная улица, по обеим сторонам которой стояли довольно низкие бараки. На крылечках последних толпились люди в красных шароварах и в маленьких красных кепках, – это были пленные французы и бельгийцы.
Нас не повели в бараки, а направили к низеньким землянкам, которые были расположены выше бараков, в той же самой изгороди. Землянки служили карантином, который должны были пройти все прибывающие в лагерь пленные, прежде чем попасть в бараки и сделаться полноправными гражданами лагеря.
Прежде чем разместить по землянкам, разбили нас по группам, по 60 в каждой; во главе группы поставили старшего – унтер-офицера. Каждому пленному выдали по два одеяла, таз для умыванья, миску для еды, ложку и мешок для матраца. Каждый пленный, кроме того, получил свой номер, который стал заменять его фамилию, имя и -отчество. Мне выпало на долю носить № 4925.
Землянки были низенькие, с маленькими окошечками, но, к нашему удивлению, с электрическим освещением.
К вечеру к землянкам подвезли стружки, которыми набили матрацы. В общем нас приняли прилично. Признаться, мы этого и не ожидали.
Скоро принесли и обед. Налили полную миску очень жирного—со свининой – супа и выдали буханочку хлеба. Не знали, как и радоваться. Выхлебали бак, пошли на кухню, – дали еще полбака.
Перестал и дождик. Выглянуло солнышко. И когда вечером после чаю легли на мягкие матрацы, чувствовали себя, как в раю.
Но потом началась трагедия. После стольких дней голодовки и после такого жирного обеда у многих началось расстройство желудка. В сущности, многие этим страдали уже в пути, в лагере оно приняло только определенные формы, формы дизентерии.
На второй день добрая половина оказалась больной; некоторых из заболевших отправили в больницу. Через несколько дней начались заболевания тифом, – всеми тремя его формами.
Рядом с лагерем была и больница. По существу и форме, это был другой лагерь: всего 5 бараков, обнесенных такой же проволочной решеткой.
Сам же лагерь, без больницы, занимал приблизительно квадратный километр. Бараки были расположены правильными рядами. По середине лагеря проходила широкая главная улица, от нее по обе стороны – второстепенные. Количество бараков не было особенно велико —всего 85, не считая кухонных и складочных бараков. В каждой стене проволочного заграждения были широкие железные ворота. Около ворот, на углах и по середине проволочного заграждения с внешней стороны поднимались дозорные пункты, которые были раза в полтора выше проволочного заграждения; на каждой вышке всегда стоял часовой е пулеметом, кроме того, по одному часовому стояло у каждых ворот. По ту сторону проволочного заграждения, вне его, вдоль каждой из
