Под сапогом Вильгельма (Из записок рядового военнопленного № 4925): 1914-1918 г.г. - страница 12
Во главе лагеря стоял немецкий генерал, который., в свою очередь, имел помощника – коменданта. Проживающие в лагере пленные разбивались на батальоны; во главе батальона стоял немецкий фельдфебель, иногда и унтер-офицер; при батальонном командире все время находился фельдфебель из военнопленных, который осуществлял как бы военную власть данной национальности; батальона; батальоны распадались на группы – в 60 человек каждая; во главе групп стояли немцами же назначенные унтер-офицеры.
Каждый барак вмещал 120 человек, т.е. две группы, и был разделен на две части. Каждый пленный имел свое «отделение» для спанья, или гроб, как говорили военнопленные; гробы были расположены и на полу, и по середине в виде лежанок в два этажа. В каждой половине у входа в барак были небольшой коридор и небольшая комната для старшего группы и трех унтер-офицеров. Словом, все было приноровлено к чину и званию.
Лагерь находился недалеко от города Гамельна на Везере к был расположен на отлогом склоне холма. С верхней части склона, где как-раз были расположены наши землянки, открывался чудный вид на реку Везер, город Гамельн, окруженный со всех сторон холмами, покрытыми буковыми лесами.
За все время пребывания в карантине нас не заставляли подчиняться определенной дисциплине. Мы жили своей собственной жизнью; если бы не болезни, то можно было бы еще кое-как и жить. В гигиеническом же отношении, конечно, было во много раз хуже, чем в лагере. Особенно сильно это чувствовалось, когда стали итги дожди, и глиняная почва расползалась под ногами и на улице, и в землянках. Все мечтали об одном, – чтобы поскорее попасть в бараки.
Обстоятельства нам помогли поскорее выбраться из землянок. Ожидалась новая партия пленных, для них нужны быЛи землянки, и через неделю нае перевели в бараки.
До перевода в бараки мы мало знали о том, что творится на белом свете. К нам никого из старых пленных не подпускали, мы никого не видали, кроме немецких часовых, которые были с нами немы, как камни.
Лагерь с бараками представлял из себя городок военнопленных. Разбитый на правильные участки, с правильными улицами, он напоминал настоящий город. Лагерь вмещал около ю.ооо человек.
В лагере быласвоя лавочка, где продавали различного рода мелочь. Осенью 1914 года продавали и хлеб, колбасу, пирожки.
В лагере помещались пленные всех «союзнических» национальностей, начиная с благородных англичан, кончая чернокожими африканскими неграми. По существу, население лагеря представляло из себя интернациональный букет, и немцы, действительно, могли хвастаться, да и хвастались, что воюют со всеми народами мира.
По воскресным дням, по крайней мере, осенью 1914 года лагерь был притягательным пунктом для жителей города и окружающих деревень. С самого утра около изгороди толпились любопытные обыватели, желающие поглядеть на разноцветную массу пленных.
Здесь были гордые англичане в коричневом мундире, смотрящие на всех свысока.
За ними следовали веселые везде и повсюду жизнерадостные французы о красными шароварами и красными маленькими кепками.
За французами – флегматичные бельгийцы.
Наконец, их всех венчали мы, русские, —азиаты, как нас величали немцы, «друзья» французы и вообще все европейцы.
В лагере было свое информационное бюро. Понятно, что оно не имело определенного места, во главе его не стояли определенные лица, оно находилось повсюду, ловило налету разговоры отдельных немецких солдат, добавляло свое, иногда очень просто—сочиняло что-нибудь фантастическое, и «новости» шли гулять по городу военнопленных.
В 1914 году в лагере газеты читать и получать не разрешалось. Приходилось жить одними слухами. Новости, возникшие во французских бараках, моментально передавались в русские бараки и наоборот.
Хотя среди пленных, как с той, так и с другой стороны, было немного знающих иностранные языки, но незнание языков нисколько не мешало сношениям друг с другом. Выработался какой-то своеобразный «интернациональный» язык. Любой русский военнопленный мог столковаться обо всем со всеми военнопленными других национальностей. Если кто-либо обладал несколькими десятками слов немецкого и французского языка, он уже являлся человеком грамотным. Таких было сравнительно много.
