— Да, голубушка, здесь тебе на рынок придется на аэроплане добираться, так что держись, — пошутил Петр.
— Вот это называется небоскреб, — показал Наско на здание, упирающееся в небо.
— А и вправду, небо скребет!
Сыновья Пышо, Ванчо и Кольо, принялись вслух считать этажи. Разгорелся спор: один уверял, что их семнадцать, а другой насчитал двадцать.
— Нас там ждут не дождутся, — сказал Наско, кивнув на небоскреб, и остановил знакомого матроса, с которым иногда разговаривал, как утверждал Петр, на сербско-болгарском языке. — Хорошо там люди живут, а?
Матрос посмотрел на залитый светом небоскреб и засмеялся:
— Там, браток, не такие, как я да ты, живут.
— От меня самого зависит стать таким, как они! — И Наско похлопал себя по груди.
— Все с твоим аппетитом приезжают, парень. Когда устроишься, напиши, в гости приеду.
На нескольких языках громкоговоритель разнес по всем судовым помещениям приглашение на ужин, а после ужина пассажирам предлагалось собрать багаж. Многие отказались от ужина, не в силах оторваться от созерцания манящих огней большого города.
Эта ночь показалась им самой длинной в жизни. Когда на утро паровые краны разбудили пароход оглушительным грохотом, все выскочили на палубу. Носильщики устремились вверх по сходням. На огромные сетки из толстых канатов с удивительной быстротой были нагромождены чемоданы, сумки, узлы. Краны подняли сетки длинными крюками, быстро перенесли их высоко над причалом и опустили на берег. Сразу стало шумно. Сотни встречающих, окруживших пароход, что-то кричали, кого-то звали, размахивали яркими букетами, плакали.
— А наша встреча не состоялась, торжество откладывается, — сказал Петр и поставил рядом с собой свой старенький чемоданчик.
— За мной! — скомандовал Наско, словно ему приходилось уже сотни раз бывать здесь.
Пышо, закинув за спину узлы, взял за руки сыновей и последовал за Наско. За ним шла Лена, поддерживая мать. Болгары спустились по крутым неудобным сходням на берег. Носильщики с любопытством смотрели на грубую домотканую одежду Пышо и сшитые из половиков переметные сумы, на женщин, крепко державшихся друг за дружку, на двух краснощеких мальчуганов, смотревших на все живыми черными глазенками и переглядывались. Кто-то заметил:
— Будущий коллега.
— Да, если душа у него такая же крепкая, как плечи, — апатично отозвался другой.
3
Гостиница для иммигрантов в Буэнос-Айресе расположена у самого порта. Ее массивное четырехэтажное здание, окруженное парком и многочисленными пристройками, занимает довольно большую площадь и напоминает издали имение богатого помещика. Гостиница — это своеобразный концлагерь, огромный котел, перетапливающий человеческие судьбы и души. Ежедневно просторные помещения и бесконечные коридоры заполняются толпами испуганных, несчастных людей, бежавших от мачехи Европы в далекую незнакомую страну за хлебом насущным. Аргентина поглощает часть из них, и освободившиеся места тотчас занимают новые сотни бедняков, сгружаемых океанскими пароходами. Не гостиница, а преддверие ада.
Формальностям для новоприбывших конца нет. Болгары переходили кучкой из комнаты в комнату, и всюду им вручали какие-то формуляры. Напрасно пытались они понять, что подписывали. Один из чиновников, бледный рыжеватый человек, служил им переводчиком, но бесполезно они силились понять его странный язык: немногие известные ему русские и сербские слова он произносил так, что ничего нельзя было разобрать. Даже Наско с его врожденной находчивостью оказался беспомощным. В конце концов, переводчик решил, что проще всего только показывать им, где ставить подписи. Свои жесты он сопровождал какими-то односложными восклицаниями, напоминавшими всхлипывания.
Мрачно щуря глаза, Пышо тревожно всматривался в каждый формуляр. Что он подписывает? Еще свежим было горькое воспоминание о векселе, проглотившем его ниву у Злого дола. С этими бумажками держи ухо востро, того и гляди, в беду попадешь…
— Сами нас зовете в Америку, уговариваете, три шкуры сдираете, пока доберемся, — буркнул он переводчику, — а здесь по рукам и ногам подписями связываете.
