— Ну что ж, мы можем держать миссис Граймторп за щекой, так сказать…
— Звучит не слишком прилично, — заметил лорд Питер, — но мы с удовольствием поступим как вам будет угодно.
— …а тем временем, — невозмутимо продолжил Паркер, — приложим все усилия, чтобы найти настоящего преступника.
— Да, и кстати, это кое-что напомнило мне, — откликнулся лорд Питер. — Я сделал открытие в охотничьем домике, по крайней мере, мне так кажется. Вы не обратили внимания, чтобы кто-нибудь влезал в кабинет через окно?
— Нет. А что?
— Я обнаружил отчетливые отпечатки. Конечно, со времени убийства прошло уже много времени, но на задвижке видны отчетливые царапины, как если бы кто-то пытался открыть ее перочинным ножом.
— Какие мы болваны, что вовремя все не осмотрели!
— Ас другой стороны — с какой стати мы должны были это делать? Как бы там ни было, я поинтересовался у Флеминга, и он сказал, что точно помнит, что в четверг утром он обнаружил окно открытым и ничего не мог понять. И еще: я получил письмо от своего друга Тима Ватчета. Вот оно:
«Милорд. Относительно нашего разговора. Я отыскал человека, который был с интересующей вас компанией в «Свинье и свистке» вечером 13 октября, и он рассказал мне, что известное вам лицо попросило у него велосипед, который позднее был найден в той самой канаве, из которой было подобрано известное лицо, причем руль у велосипеда был погнут, а шины спущены. С надеждой на сохранение вашего высокочтимого расположения Тимоти Ватчет».
— Что вы об этом думаете?
— Неплохо для начала, — ответил Паркер. — По крайней мере, нас больше не терзают страшные сомнения.
— Да. И должен сказать, что Мэри, несмотря на то, что она моя сестра, самая законченная ослица из всех законченных ослиц. Связаться с таким оболтусом…
— Она прекрасно себя повела, — возразил мистер Паркер, заливаясь краской. — Именно из-за того, что она ваша сестра, вы не можете оценить, как достойно она поступила. Разве она с ее широкой благородной душой могла такое предположить? Она так искренна и совершенна сама, что и других мерит той же меркой. Она и представить себе не могла, что человек может быть таким мелким и глупым, как Гойлс, пока мы не представили ей доказательства. И даже тогда она не смогла заставить себя плохо думать о нем, пока он сам не признался во всем. Она замечательно сражалась за него. Вы только подумайте, что для такой прекрасной открытой женщины значило…
— Ладно-ладно! — завопил Питер, изумленно глядя на своего друга. — Не утруждайте себя. Согласен. Что я? Всего лишь брат. А все братья — дураки. А все влюбленные — безумны, как сказал Шекспир. Старина, вам нравится Мэри? Вы меня удивляете, но, верно, такое всегда удивляет братьев. Благословляю вас, дети мои!
— Черт бы вас побрал, Уимзи! — рассвирепев, воскликнул Паркер. — Какое вы имеете право так говорить! Я всего лишь сказал, что восхищаюсь вашей сестрой, таким мужеством и выдержкой все должны восхищаться. И ни к чему эти оскорбительные намеки. Я прекрасно понимаю, что она баснословно богата и принадлежит к аристократическому кругу, а я простой полицейский с никакими заработками и одной пенсией впереди, и нечего издеваться над этим.
— Я совершенно не издеваюсь, — возмущенно заявил Питер. — Я просто не могу себе представить, чтобы кто-нибудь хотел жениться на моей сестре, но вы мой друг и прекрасный друг, и клянусь вам, это была бы прекрасная партия. К тому же — шутки в сторону, старина! — уж если начистоту, вы только подумайте о предыдущих претендентах! Безмозглый невоспитанный социалист и темная лошадка — картежник с таинственным прошлым! Мама и Джерри были бы рады уже и честному богобоязненному водопроводчику, я уж не говорю о полицейском. Единственное, чего я боюсь — что Мэри, со своим отвратительно дурным вкусом на мужчин, не сможет по-настоящему оценить такого достойного парня, как вы, старина.
Мистер Паркер попросил своего друга оставить недостойные подозрения, и некоторое время они сидели в полной тишине. Паркер потягивал портвейн, в мерцающей розовой глубине которого ему рисовались невообразимые картины. Уимзи вытащил бумажник и принялся рассеянно перебирать его содержимое, выкидывая в камин старые письма, разворачивая и снова складывая памятные записки, просматривая многочисленные визитные карточки. Через некоторое время он наткнулся на обрывок промокательной бумаги, взятой им из кабинета в Ридлсдейле, об обрывочных словах на которой он совершенно позабыл.
