- Кто там? - послышался встревоженный мужской голос.
- Человек.
- Знамо дело - не медведь... А по какой примерно нужде в этой глухомани? Да ишшо в такой час?
- Нужда простая - заблудился... Всю ночь вот плутаю, из сил выбился.
После минуты тишины загремел деревянный засов и дверь со скрипом распахнулась:
- Заходи!
Освещенная мерцающей коптилкой, землянка выглядела довольно просторно: шагов пять в длину и шага четыре в ширину. Стены и потолок рубленые, черные от копоти. Чугунная печка с дотлевающими головешками, столик с ножками крест-накрест, чурбак вместо табурета да примост у задней стены, на котором валялись какие-то лохмотья, - вот и вся обстановка. Хозяин землянки - давно не бритый и не стриженный мужик - стоит в углу и наизготовку держит винтовку. В облике его было что-то от зверя. И не только потому, что к его волосяной растительности давным-давно не прикасались ни бритва, ни ножницы, ни даже расческа, - в маленьких, глубоко сидящих глазах таилось что-то дикое, свирепое...
- Здорово, хозяин! - приветствовал его Николай.
- Бывай не хворым и ты, - угрюмо отозвался мужик и ногой, обутой в кирзовый солдатский сапог, придвинул чурбачок поближе к печке и скорее приказал, чем пригласил: - Садись!
Николай снял шлем, расстегнул пуговицы бушлата и, устало опускаясь на чурбак, с удовольствием протянул руки к огню.
- А теперь докладывай: кто ты? - потребовал бородач.
- Это что же - допрос?
- Считай как хочешь, но отвечай начистоту - из лагеря бежал?
Николай лишь недобро взглянул на новоявленного "следователя".
- Да ты не скрытничай - сову видать по полету...
- К чему ж тогда неумные вопросы? Лучше бы ужином угостил.
- И угощу! Отчего же бы и нет? - охотно согласился бородач, вешая на стену винтовку. - Как говорится, бог велит - пополам делить. Харч у меня, правда, простой, но да ведь и то сказать - чем сам питаюсь, тем и доброго человека потчую...
На столике появилась вареная медвежатина, россыпь кедровых орехов и глиняная кружка брусничного отвара.
- Ешь на здоровье, а заодно и поведывай, что в мире-то деется?
- Известно что - война.
- Это само собой, а вот на чьей стороне нынче-то перевес?
"Долго же ты в медвежьем углу живешь, если о таком не знаешь!" подумал Николай и сказал, что наконец-то и нашим улыбнулось счастье: под Сталинградом недавно окружена целая армия Гитлера. В огненный котел попало больше трехсот тысяч солдат и офицеров.
- Гос-споди ты боже мой! - удивился бородач. - Этакую-то махину легко ли удержать? Я так думаю - прорвутся...
- Вряд ли... Теперь ведь все по-иному, теперь и наш боец стал куда опытней, и немецкий солдат уже далеко не тот, каким был в начале войны. Сбили с фрица наглую спесь!
- Эхе-хе-хе, - протянул бородач и не понять было, то ли он обрадовался тому, что услышал, то ли, наоборот, огорчился. - Выходит, что ж, выходит, войне - конец?
- До конца еще далеко, но, судя по всему, перелом произошел. И бесповоротный!
Подперев ладонями налитые жиром щеки, бородач молча и, как показалось Николаю, тоскливо уставился на огонек коптилки.
- Хлобыстнуть бы теперь стакашка по два водки! - мечтательно вздохнул он и потряс кудлатой головой, как бы отгоняя бесполезные мысли.
- Не мешало бы, - согласился Николай, запивая медвежатину терпковато-кислым отваром.
После обильной еды с ним произошла та же история, что и в домике под тремя березами: заснул прямо за столом. Он даже не слышал, как бородач заботливо уложил его на примост и прикрыл своей потрепанной солдатской шинелью. Спал Николай беспробудно остаток ночи и большую часть следующего дня. Проснулся освеженным, пободревшим, хотя во всем теле была ломота. Открыв глаза, он не сразу вспомнил, где находится и как сюда попал.
- Ну и спал же ты, мил-человек! - сказал бородач, хлопотавший у печки. - Как святой праведник спал - даже с боку на бок не перевернулся. А я в твою честь подстрелил матерого глухаря. Умывайся да к столу - свеженькой дичатинкой попотчую...
- Богато живешь, - заметил Николай, разглядывая увесистые куски жареного мяса.
Бородач горделиво приосанился:
