- Поймают, куда он денется?..
И, дважды кряду затянувшись, отрекомендовался:
- Я, папаша, завербованный на лесозаготовки, да вот беда - здоровьишко у меня хилое, прямо сказать, никудышное?.. Обидно: ни воевать не годен, ни трудиться как следует... И климат тут больно суровый. Решил вот назад, в родные края податься... Так что из-за меня, пожалуйста, не беспокойся...
- А чего ради мне беспокоиться-то? - возразил старик, подкладывая поленья в плитку. - Я просто так, на всякий случай предупредил, чтоб в курсе дела был...
"Поверил или не поверил старик?" - взбудораженно гадал Николай, безо всякого интереса наблюдая за тем, как с веселым треском горят поленья.
Его уже не радовал ни отдых в тепле, ни самокрутка. Надо уходить, надо немедленно уходить...
Но куда? Да и какой смысл? В любом случае он в руках молчаливого старика...
А может, все-таки поверил? В конце концов, какие у него основания для недоверия?
Старик между тем налил в алюминиевую миску пахучего грибного супа и пригласил Николая к столу, накрытому потертой на углах клеенкой:
- Иди, паря, нутро погрей.
- Спасибо, отец, я не голоден, - дипломатично отказался Николай, сглатывая клейкую слюну.
- Чего артачишься-то? Садись! Только вот насчет хлеба не обессудь, старик виновато развел большие, узловатые руки.
- Хлеб, папаша, у меня есть. - Николай поспешно достал из-за пазухи наполовину обломанную и обкусанную буханку. - Вот, могу даже поделиться...
- Да уж какой там, прости господи, дележ!
Во всю свою жизнь Николай не едал ничего более вкусного, чем этот аппетитно пахнущий грибной суп. Он хлебал его со смаком, ненасытно жадно и был по-детски несказанно рад, когда старик подлил ему еще целых два половника!
Разморенный теплом и пищей, Николай вдруг понял, что засыпает. Он резко встряхнулся, помотал головой, но это не помогло: веки отяжелели и закрывались сами собой.
- Ты, паря, может, поспишь? - будто откуда-то издалека дошел до его тускнеющего сознания голос старика. - Приляг вот тут, на диване.
- Нет, нет! - испуганно запротестовал Николай. - Мне надо идти...
Но, сломленный смертельной усталостью, он грудью навалился на стол и, подложив под левую щеку скрещенные ладони, тотчас же забылся. Спал, однако, недолго и некрепко: как у зайца на дневке, подсознательное чувство опасности заставило его и во сне быть начеку. Открыв глаза, огляделся.
Старик сидел против окна на низеньком стульчике и, приладив на переносье старенькие очки, подшивал валенки.
- Чего изводишь-то себя? Раздевайся да поспи, - посоветовал он и, по-видимому догадываясь, кто перед ним, прозрачно намекнул: - До вечера-то ого-го как далеко!
Полностью вверяя себя старику, Николай послушно и быстро разделся, снял валенки, пристроил их возле духовки и, подложив под голову бушлат, лег на деревянный диван. Блаженно потягиваясь, успокоенно подумал:
"Он ведь уже мог выдать меня, но не выдал. А еще одну ночь без сна мне все равно не выдержать..."
Пришла ему и другая мысль, не лишенная логики: "А может, старик давно уже дал знать милиции и теперь ждет ее появления?" Но мысль эта пришла, когда Николай стал вновь засыпать, и не в силах был разомкнуть слипшихся век даже в том до невыносимости нежелательном случае, если бы милиция действительно появилась и приказала бы ему встать...
4
Гостеприимный окраинный домик под тремя березами Николай покинул, когда короткий зимний день полностью погас. Прощаясь с хозяином, он поблагодарил его:
- Душевное спасибо тебе, папаша! Будь я верующим, вымолил бы для тебя крепкого здоровья, счастья и долгих лет жизни!
- В том-то и беда, что вы, молодые, не верите, - горестно вздохнул старик. - Века люди верили, а для вас всевышний ни на вот столечко не нужен. Вы и без него надеетесь прожить. А того вам, неразумным, невдомек: без бога - ни до порога...
- Так вот оно, папаша, видишь, как несуразно получается, - мягко возразил Николай, боясь ненароком оскорбить религиозные чувства своего доброго собеседника. - Гитлер тоже, говорит, в Христа верил, у солдат его даже на пряжках выдавлено: "Гот мит унс" - "С нами бог". Так что, нам с богом-то, выходит, не по пути...
