– Каковы ставки, Джек?
– Двадцать гиней, – ответил Джек, сбрасывая карту.
– Для меня слишком высоки, – решил Морпет, но все-таки сел рядом с Джеком и попросил банкомета сдать ему карты.
– Где ты оставил мою жену? – небрежно спросил Джек, забирая выигрыш.
Лорд Морпет решил, что, раз ему задали прямой вопрос, он волен пренебречь запретом герцогини.
– Она отправилась домой, – ответил он и поморщился при взгляде на свои карты, – сказала, что у нее болит голова… Я проводил ее до лодки. Она не позволила мне отвезти ее на Кэвендиш-сквер, – добавил он поспешно. – Пытался настаивать, но она наотрез отказалась.
– Переубедить мою жену нелегко, – заметил Джек тем же небрежным тоном.
Насколько ему было известно, Арабелла никогда не страдала от головной боли. Он перетерпел две сдачи, потом поднялся из-за стола и отрицательно покачал головой, услышав ропот противников, желавших отыграться.
– Простите меня, джентльмены, но я бы застрял здесь на всю ночь, – смеясь, сказал он протестующим.
Джек не спеша направился к берегу реки, окликнул свободного лодочника, ожидавшего пассажиров на берегу, потом нанял портшез, чтобы добраться до Кэвендиш-сквер, где ночной привратник сообщил ему, что ее светлость вернулась часом ранее.
Джек поднялся в свою спальню и мягко отворил дверь в соседнюю, принадлежавшую Арабелле. Она была пуста. Лампа горела, но фитиль был прикручен, и пламя едва теплилось. Под дверью будуара он заметил полоску света. Хмурясь, Джек так же бесшумно закрыл дверь.
– Надеюсь, вы приятно провели вечер, ваша светлость? – спросил Луи, помогая хозяину снять вечернее платье.
– Вполне, – ответил Джек с отсутствующим видом. – Подай мне халат, а потом можешь идти спать.
После того как камердинер удалился, Джек постоял, постукивая себя кончиками пальцев по губам и глядя на закрытую дверь спальни Арабеллы. Было почти два часа ночи, а она вернулась домой всего час назади все еще не легла спать. Он прошел через ее спальню и открыл дверь в будуар. Арабелла сидела у камина с книгой на коленях. У ее ног лежали собаки. Она была слишком возбуждена, чтобы заснуть, когда Бекки оставила ее, и за это время ее волнение переросло в гнев. Гнев этот был сумбурным, но вызван он был двумя причинами. Джек ничего не сказал ей о том, чем занимался во Франции, ни слова не промолвил о своей сестре, а вместо этого старался убедить ее, что не питает ни малейшего сочувствия к бежавшим от террора, хотя рисковал жизнью, спасая их. Почему он не доверил ей этого? Неужели считал ее недостойной своей откровенности? Однако с Лили Уорт он был способен обсуждать поведение своей жены. Почему бы ему не говорить с ней и о сестре, и о неудачной попытке спасти ее? Лили была не только его любовницей, но, вероятно, и поверенной его тайн. И даже чем-то большим. Джек дал ей негласное разрешение поучать и отчитывать свою жену. Иначе разве она взяла бы смелость при Джеке давать Арабелле советы насчет того, как ей следует себя вести с Фрэнсис Вильерс?
Когда Джек вошел в будуар Арабеллы, голова у нее и в самом деле разболелась не на шутку. Она уже готовилась к битве, но не знала, какую тактику избрать.
– Морпет говорил, у тебя приступ головной боли, – сказал Джек, делая попытку улыбнуться. – Я думал найти тебя в постели.
– Мою головную боль не может излечить пребывание в постели, – заявила она, вскакивая на ноги.
Тактику ведения боя ей подсказали обстоятельства.
– Как ты посмел, Джек? – В ее взгляде клокотала лава.
– Как я посмел что?..
Он прислонился плечом к каминной полке и спокойно смотрел на жену.
– Ты отлично знаешь, что я имею в виду, – огрызнулась она. – Как ты посмел обсуждать мое поведение с кем бы то ни было, не говоря уже о леди Уорт? Как ты мог просто стоять и слушать, когда она взялась критиковать меня?
Арабелла сделала круг по комнате. Собаки с изумлением и беспокойством следили за ней. Она обошла вокруг Джека. При этом полы ее пеньюара цвета слоновой кости вихрем взвились вокруг обнаженных ног.
– Джек, я так зла, что могла бы тебя ударить!
– Не советую этого делать, – предупредил он голосом, мягким, как весенний дождик.
