— А если мне не понравится то, что я увижу?
— Ну, тогда придется поработать и над этим. Я хочу, чтобы тебе не просто нравилось твое отражение. Я хочу, чтобы ты полюбила его.
Я отворачиваюсь взглянуть на невинный кусок стекла и дерева и могу представить, что однажды увижу в нем себя.
Мне необходимо это сделать. Но задумываясь о подобном, я разрываюсь на части оттого, насколько это трудно — увидеть свое отражение. При мысли встретиться лицом к лицу с моим увечным, отвратительным телом, мой страх зашкаливает, и теперь я понятия не имею, как вернуть прежнее самообладание.
— Мы сделаем это вместе, после обеда. — Говорю я, поворачиваясь к Доминику, и молча уговаривая себя.
— Замечательно, потому что обед уже готов, — говорит Доминик счастливым голосом. — Пойдем, я как раз собирался накрывать на стол. — Он направляется вниз, оставляя меня нахмуриться на зеркало, обвиняя его в моих смешанных чувствах.
— К черту это, — ору я на зеркало.
Дурацкое зеркало, стоящее в углу, насмехается надо мной, подначивает открыть его и наконец-то посмотреть на себя.
Дурацкое зеркало.
Дурацкая я.
— Эйлин, — кричит снизу Доминик.
— Спускаюсь. — Пока встаю с кровати, продолжаю пялиться на зеркало, не отрывая глаз от этой чертовой штуковины. Чувствую небольшой прилив храбрости.
Я могу сделать это.
Я уже через многое прошла. Это всего лишь еще одно препятствие, с которым мне надо справиться.
Плевать на него.
Ничтожная преграда.
Я выпрямляю спину и отворачиваюсь, не давая зеркалу разрушить мою жизнь. Я не позволю, чтобы оно управляло мной.
Десять дней я смотрела на него с ужасом, но теперь оно меня больше не беспокоит.
Я в восторге спускаюсь вниз, веселым шагом направляясь к Доминику. Он стоит перед духовкой, надев рукавицы, и достает противень.
Я иду прямо к нему, и как только он ставит противень на столешницу, я не задумываясь, целую его.
— Как только пообедаем, та бежевая тряпка будет в помойке. — Говорю я, прежде чем опять поцеловать его. — Могу я помочь тебе с ужином?
— Я уже все закончил, тебе нужно только сесть и наслаждаться. — Доминик подбородком указывает мне на место за кухонным столом.
— Так, что тут у нас?
— Жаркое и домашний лимонад.
Я тут же вспомнила его последнюю попытку приготовления лимонада и, похоже, это отразилось у меня на лице, потому что он глядит на меня ошеломленным взглядом. — На этот раз я не забыл про сахар. Незачем корчить такую физиономию, — дразнит меня он, усмехаясь.
Я хихикаю в ответ на его игривый тон. Доминик ставит блюдо передо мной и достает из холодильника кувшин с лимонадом. Осторожно разливает по стаканам.
— Спасибо, — говорю я. — Выглядит вкусно. — Делаю глоток лимонада. — Пикантный и ароматный, с правильным количеством сахара.
Доминик выдыхает и сам пробует лимонад.
— Ууммм, действительно неплохо, — говорит он, довольный результатом своего труда.
Он садится, и мы оба пребывая в отличном настроении, начинаем есть.
— Ты готова в воскресенье встретиться с моей семьей?
— В общем-то, да. Но я в гораздо большем восторге оттого, что смогу отпраздновать с тобой твой День Рождения.
— Уф, даже не напоминай мне. — Весело отвечает он мне и берет еще один кусочек жаркого.
— Хм, тридцать девять. Что же мне тебе подарить?
— Мне ничего кроме тебя не надо.
На моих губах маленькая улыбка, но я молчу, пока мы продолжаем есть наш вкусный ужин.
* * *
— Пришло время сделать это, — тихо настаивает Доминик, когда я стою перед зеркалом. Он стоит рядом со мной.
Дрожащими руками, отрываю клейкую ленту в верхнем правом углу, приклеивающую бежевую бумагу к деревянной раме.
Мое дыхание сбивается, и досадные бабочки, порхающие в животе, пытаются вырваться на свободу.
Я покусываю внутреннюю поверхность щеки, споря сама с собой о том, снимать или не снимать бумагу.
Выбросить ее раз и навсегда.
Избавиться от бежевого в своей жизни.
Доминик скользит своей рукой по моему бедру.
— Ты хотя бы представляешь насколько ты красивая?
— Мне страшно, Доминик.
— Я люблю твою улыбку. — Он проводит губами на стыке моего плеча и шеи.
— У меня тонкие губы.
— Я обожаю твои выразительные, волнующие глаза. — Его губы движутся все дальше по моей шее.
