Это не он?
А если это они, и они вернулись, чтобы убить меня?
— Эйлин, вы сказали, что откроете дверь, — говорит из-за двери доктор Шрайвер. Он должно быть уже присел, ожидая меня.
Я ввожу код, чтобы отключить сигнализацию, отпираю дверной замок, а затем опускаю свою руку на ручку и второй замок.
Сердце бьется быстро, и я ощущаю, как струйка пота стекает по моей шее вниз.
Я могу сделать это.
Я могу открыть дверь.
Это всего лишь гребаная дверь, Эйлин. Открой ее.
Я открываю маленькую щелочку и выглядываю наружу.
Положа ногу на ногу, Доктор Шрайвер сидит на крыльце и смотрит на меня.
— Как мило с вашей стороны присоединиться ко мне сегодня, Эйлин. Не хотите ли присесть? — Смеясь, говорит он и рукой указывает мне на пол с моей стороны прозрачной дверь.
— Спасибо, что снова пришли увидеться со мной, доктор Шрайвер. — Я присаживаюсь на пол, принимая такую же позу, что и он.
— Вы точно собрались сделать из меня либо старика, либо напыщенного осла с перьями в заднице. Пожалуйста, зовите меня Домиником.
Из меня вырывается маленький смешок, и я киваю ему головой.
— Расскажите мне о своей ночи? Что вчера было у вас на ужин? — Спрашивает он.
На ужин? Он хочет знать, что я ела? Это немного… странно.
— Умм, я ела спагетти.
— Сами готовили?
— Да, сама. Я немного умею готовить. Конечно, я не великий повар, но накормить себя могу. Я люблю свежеприготовленную пасту, а не магазинную, поэтому я заготавливаю сразу большую партию, которую можно растянуть на какое-то время. Я не большой едок. — Я смотрю на улицу, позади Доминика.
— Какое у вас самое любимое время года? Сам я люблю весну, она словно обещание новых и восхитительных вещей в будущем. Недвижимые, спящие зимой вещи, будто обретают вторую молодость. Единственное, чего я не люблю, это пчелы. У меня аллергия на пчелиный яд. На самом деле, я даже ношу с собой шприц с антидотом, на всякий случай. Думаю, мои шансы стать пчеловодом вылетели в трубу в тот самый первый раз, когда меня везли в больницу из-за того, что опухшая трахея перекрывала доступ воздуха. — Он смеется своей собственной шутке, и я понимаю, что улыбаюсь вместе с ним.
— А мне нравится осень, — отвечаю я, опустив глаза и смотря в пол.
— Что же так привлекает вас в осени?
— Мне нравится наблюдать, как листья меняют цвет. Я сижу на столешнице кухонного стола и каждый день смотрю, как ярко-зеленые листья становятся желтыми, а потом и темно-оранжевыми.
— Вам нравится оранжевый цвет?
— Да, думаю, да. Моя жизнь бесцветна. Мне нравится притворяться, что я погружена в яркость. Но в большинстве случаев это происходит только на несколько секунд, до того момента, как я напоминаю себе насколько черная у меня жизнь. — Я опускаю подбородок на грудь под весом правды в моих собственных печальных словах.
— А какой у вас самый любимый цвет? Я люблю зеленый. Я нахожу его очень успокаивающим и жизнеутверждающим.
Посмотрев на Доминика, я замечаю, что на нем надеты темно-синие джинсы и зеленая рубашка на пуговицах с длинными рукавами.
— Фиолетовый. Когда я была маленькой девочкой, мне хотелось фиолетовую комнату. Мои папа с мамой любили меня так сильно, что они покрасили мою спальню в четыре оттенка фиолетового. Они сделали это, пока я была в школе, и когда я вернулась домой, они притворились, что это самый обычный день. Войдя в свою комнату, я кричала и плакала от восторга.
— Сколько вам было тогда лет?
— Мне было двенадцать. Я все еще помню тот день, как будто это было вчера. Мне не разрешали спать в моей комнате несколько ночей, пока запах не выветрится. Этот цвет остался до сих пор. Ну, я предполагаю, что это все еще четыре оттенка фиолетового. Я не была в доме у родителей в течении… — я замолкаю, не желая заканчивать предложение.
— Расскажите мне о своих друзьях.
— У меня их нет.
Доминик глядит мне в глаза и, хмуря брови, склоняет голову набок.
— С трудом могу в это поверить, Эйлин. Вы обладаете очень приятной и легкой индивидуальностью. Почему у вас нет близких друзей?
— У меня вообще никаких друзей нет.
— Ну, это определенно не может быть правдой, — говорит он, разводя и снова кладя ногу на ногу.
