— Десять минут одиннадцатого, — отвечаю я.
— Вы уже пили кофе?
— Перед тем, как вы постучали.
— Хорошо, значит, теперь мы можем выпить кофе вместе. Мне со сливками и сахаром, пожалуйста, Эйлин, — говорит он уверенным тоном.
Он хочет войти внутрь. Он сказал вчера, что я открою двери и впущу его внутрь.
И думаю, я могу сделать это.
Это только две двери.
Я берусь за тревожную кнопку, висящую у меня на шее, и крепко стискиваю ее в руке.
Ладно.
Я могу сделать это.
Я выключаю сигнализацию и открываю деревянную дверь. Доминик стоит немного в стороне от прозрачной двери, явно ожидая, что я открою ее ему. Он мило улыбается мне, пока я нервно пытаюсь отпереть защелку.
У меня так сильно дрожат руки, что я никак не могу справиться с защелкой.
— У вас обычный кофе или то декафеинизированное дерьмо, которое все еще в моде? — Спрашивает Доминик, пока я концентрируюсь на том, чтобы вставить ключ в замок.
— Ммм, я пью только натуральный кофе. У меня есть кофемашина, так что я смогу сварить вам настоящий кофе.
— Ооо, так вы настоящий бариста? Ну что ж, тогда мне латте, пожалуйста. Я не часто его пью, ведь это не круто — парню заказывать такое на публике, но принимая в расчет то, насколько вы искусны в приготовлении кофе, можете угостить меня латте, — говорит он, смеясь.
Он часто это делает: смеется над своими собственными шутками. Каким-то образом улыбка находит свою дорогу и к моим губам тоже.
Могу сказать, что за последние три дня я улыбалась больше, чем за прошедшие три года.
Я даже не заметила, как защелка повернулась, и прозрачная дверь была отперта.
Дерьмо.
Больше меня ничего не защищает. Я совсем беззащитна, уязвима перед высоким мужчиной по другую сторону двери.
Мои пальцы снова сжимают тревожную кнопку. Я могу ощутить, как предплечье начинает болеть, потому что хватка невероятно сильная.
Мое сердце несется с уже хорошо знакомой скоростью. Пот бисером стекает по моей спине, пропитывая мою футболку.
Маленькие черные бабочки танцуют перед глазами, и я почти ощущаю, как соскальзываю в неизвестное.
— Один, два, три, четыре, — начинает считать Доминик. Я хватаюсь за дверной косяк, чтобы сохранить равновесие. — Пять, шесть, семь, — его голос приобретает тот самый глубокий, более спокойный тон. — Вдохните через нос и задержите дыхание, — инструктирует меня он.
Я вдыхаю и задерживаю воздух до тех пор, пока Доминик не говорит мне выдохнуть.
— Теперь выдыхайте, Эйлин, — говорит он, и я слушаюсь его. Мое тело успокаивается, хотя я все еще не отпустила тревожную кнопку. Но я немного ослабила хватку, и черные бабочки больше не кружатся у меня перед глазами. — Теперь, можно ли мне войти, чтобы вы приготовили для меня тот кофе?
С огромным комом и полностью пересохшим ртом, я поворачиваю ручку.
Я открываю дверь.
Я, блин, открываю дверь.
Я открываю эту гребанную дверь.
Широко распахнув ее, я смотрю на мужчину с огромной улыбкой на его лице.
Мы стоим, рассматривая друг друга. Он не пытается войти, и я тоже не двигаюсь в сторону, чтобы пропустить его.
Он ждет меня, и я собираю всю свою храбрость, чтобы сделать этот последний решительный шаг. Разрешить ему доступ в мой дом, и в мою голову.
Я смотрю на Доминика, его подбадривающая улыбка даже не дрогнула. Он не нависает надо мной, не пытается запугать меня. Он стоит достаточно далеко, чтобы я могла закрыть дверь, если бы захотела.
Мы просто стоим глядя друг на друга, и словно неслышный разговор ведется между нами.
Он дает мне время и пространство уйти, если мне понадобится, и я очень стараюсь отодвинуться в сторону и дать ему войти в дом.
Он позволяет мне самой принять решение.
Проходит, может быть, мгновение.
А возможно и час.
Мы будто кружим по кругу. Я, пытаясь собрать свою сломанную жизнь, и он, давая мне время привыкнуть к его присутствию в моем уединении.
Дыра в моем сердце затягивается и становится чуть-чуть меньше.
Я отхожу в сторону, молча приглашая Доминика войти в мой дом и мою жизнь.
— Теперь, Эйлин, я еще и голоден. Слава Богу, я принес нам банановый хлеб. Можно мне, наконец, тот кофе? — Он переступает через порог и становится меньше, чем в двух метрах от меня.
