Тотти молча кивнул и передвинул пару рычагов. Мотор не взревел, как на старте по дороге сюда, а эдак сыто заурчал, и мы не торопясь начали сближаться с иностранной госсобственностью. Хотя есть ли ещё государство, и помнит ли оно про свою собственность? Хрен его знает. И спросить не у кого.
Пока Тотти выходил «на боевой курс», я тискал в руках дробовик, размышляя о многом и разном. От «чего я сюда попёрся» до «чего я валял дурака, приумножая телеса и ведя антиобщественный образ жизни». И если по первому пункту ответ железный — не факт, что остался бы в живых, будучи дома, то на последний возражений не было. Нет, вся «антиобщественность» моего образа жизни состояла в том, что имея небольшой стабильный доход, я категорически не желал работать, этот доход увеличивая. И по причине безынициативности, и по отсутствию «категорических императивов» типа «повкалываю лет сорок и стану Биллом Гейтсом». На жизнь себе и кошке хватает? Да! На развлечения в меру? Да! Тогда на хера вкалывать «не вынимая» или ходить под статьёй? С моделями в Каннах отжигать? Шли бы все трое — и модели, и Канны, и отжиги такие — по известному адресу! Не моё это! Я лучше как-нибудь по-другому своё время попровожу. Хотя приключения последних дней показали, что десять лет «тунеядства» можно было провести с большей пользой, чем выращивание жировых складок и печени. Хорошо ещё, что курить бросил.
Тем временем наш утлый челн, ведомый кормчим, приблизился к мишеням. Дальше — смазано: грохот выстрелов, толчки приклада в плечо, запах пороха — и Тотти уже останавливается, описав полупетлю, метрах в двадцати от «мирного» сторожевика со стороны, только что подвергшейся русско-арабской атаке. Тоже вот повод поразмыслить, не торопясь: приблизились, а потом скольжение какое-то непонятное — и все мишени позади. Фигня какая-то.
Передавая из рук в руки бинокль, осмотрели поле битвы. Результаты однозначной оценке поддавались с трудом: с одной стороны, все мишени поражены, одна валяется, разбросав содержимое головы по стене рубки, вторая, по словам Тотти, вывалилась за борт. Это плюс, и неоспариваемый. В минусах — обмякшая надувная лодка на палубе за рубкой и опустевший подствольный магазин дробовика. В общем, не снайпер я. Ладно, как говорил известнейший вареньефил из старого мультика: «Продолжаем разговор!»
Тамир рулит, я, зарядив дробовик, накручиваю себя, цитируя гоблинское[18]: «Бей в глаз! Не порть шкурку!» О! Закончится эта морская охота, станет поспокойнее — плюну на всё и пересмотрю трилогию в его переводе! Под вискарик! С… А с кем бы?
Растлевающие мысли вымело — сторожевик приближался. На этот раз Тотти не стал «дефилировать» параллельным курсом, а приблизился потихоньку и сбавил обороты. И наш катерок застыл рядом с «пока не нашим», параллельно ему, рубка к рубке. Идеальные условия, если бы не качка.
«И тут себя бойцом я показал! Лишь только ложка весело стучала!»[19] Ну, не ложка и не стучала, но тем не менее. Три выстрела — и три трупа, «окончательных», как бумага профессора Преображенского. Пять минут наблюдений — тишина, ни тени шевеления. Тотти, поманипулировав рычажками на панели управления, развернул катер и, зайдя опять с кормы сторожевика, аккуратно притёр его к борту возле рубки. Я, передав ему дробовик, забросил бухту троса на сторожевик и полез сам. Перелез удачно, не сверзившись в воду и не повредив себе ничего. С минуту просидел с пистолетом в руке, наслаждаясь запахом гнилого мяса, а потом уверовал в свою безопасность, расслабился и принялся привязывать наш старый катер к новому. А зря! Зря уверовал и, наверное, привязывать принялся тоже зря. Звериный крик Тотти, грохот выстрела, выбивающий дух удар в спину и почему-то вкус огуречного рассола. И всё.
«Это кто же к губам моим губами прижимается? Волосы короткие, мелко-кучерявые… Что за негритяночка? Оторвалась, отодвинулась… Опаньки! Тотти-Тамир! Ахтунг! И здесь они! Б… никому верить нельзя! Сука-жизнь! А он вдохнул глубоко — и опять к устам моим сахарным-нецелованным припал… Странно он как-то целует… Надувая… Ой, б…»
