Тихий летний вечер. В затихающем шуме города раздаются мерные удары колокола. Это звонят в церкви неподалеку от моего дома. Мне в этом отношении повезло — не каждый может похвастаться такой близостью храма. В Москве положение еще, можно сказать, благополучное. В 1988 году было 50 действующих храмов. В настоящее время число их все время увеличивается, особенно начиная с 1990 г., и уже приближается к 100. В 1992 г. в Москве действует уже 130 православных храмов (примеч. А. Б.). На 8 миллионов москвичей это, конечно, немного. Ну, а что говорить про области Средней России, где по 15—20 храмов на всю область; в Сибири ближайший храм может находиться за 500— 1000 километров. На Камчатке в 1980 г. храмов вообще не было, сейчас открылся один.
Сегодня четверг — это значит, звонят к акафисту. Негромкие, звучные удары следуют один за другим. Они как бы идут к нам из глубины истории нашей Московской Руси, напоминая о той вечности, которая всегда рядом с нами, стоит только протянуть руку — и она здесь, неизменная и не навязывающая себя. В то же время в этом есть что–то глубоко таинственное и неуловимое — это какое–то измерение бытия, которое нельзя остановить, подчинить себе. Оно неслышным, мощным потоком катится в каком–то другом пространстве, пронизывающем, тем не менее, собой нашу жизнь.
В начале нашего века во время церковных праздников в Москве просто гул стоял от множества звонящих колоколов. Церкви определяли всю архитектуру Москвы, да и всю ее жизнь. Кнут Гамсун писал, что Москва произвела на него большее впечатление, чем даже Константинополь. Большинство московских улиц и переулков своими названиями было обязано располагавшимся на них храмам и монастырям: Воздвижежка, Пречистенка, Якиманка, Варварка, Никольская и т. д. Теперь ни такого гула, ни таких названий почти нет. Однако те немногие колокола, которые остались, все же звонят. Звонят, заставляют задумываться, почему же так мало осталось вас, колоколов и церквей? Что же случилось с вами? Что было и что будет? А главное — что есть сейчас? Потому что завтрашнее уже содержится, хотя часто неразличимо, в сегодняшнем.
Я очень хорошо знаю, что происходит сейчас в храме. В алтаре неспешно облачается батюшка. На клирос один за другим тянутся и ворчат «левые» певчие, всегда чем–то недовольные. Это, если поет левый хор, — старушки. Если сегодня будет правый, то это певцы–профессионалы, просто по большей части подрабатывающие. Верующих среди них мало. Эти пока что оживленно делятся последними новостями и анекдотами.
Здесь следует сделать маленькое отступление. Дело в том, что данная книга была написана, в 1983 году и имела некоторое хождение в «самиздате». Ситуация в стране и в Русской Православной Церкви во многом радикально изменилась. Однако совсем изымать те места, которые обрисовывают церковную жизнь в то время, автор счел нецелесообразным, поскольку они дают возможность увидеть некую историческую динамику жизни нашей Церкви в последние 10 лет Поэтому, оставляя многое из написанного ранее, одновременно автор будет обрисовывать современное положение.
Так, надо сказать, что в отношении певчих дело в значительной степени изменилось к лучшему. Во–первых, в 1991 г. упразднен институт «уполномоченных» Совета по делам религии. «Государево око» — чиновники, подчиненные одновременно ЦК КПСС и КГБ, жестко контролировали всю церковно–приходскую жизнь, чтобы она ни на йоту не вышла за рамки писаных законов и неписаных «инструкций». Например, уполномоченный более или менее зорко следил за тем, чтобы на клиросе не было молодежи, ни поющей, ни читающей, ни прислуживающей. Разрешалось все это делать только пенсионерам. Присутствие молодого человека на клиросе всегда было некой поблажкой со стороны уполномоченного, за которую его следовало регулярно «благодарить», как, впрочем, и за многое другое. Поэтому левый, то есть будничный, хор (левый — то есть стоящий на левом клиросе: на правом — праздничный хор профессиональных певцов) состоял, главным образом, из старушек, более или менее могущих петь. Это, как правило, самые давнишние прихожане данного храма. Будучи людьми очень верующими и весьма строгих правил, они осознают себя носительницами и хранительницами местной церковной традиции, не без некоторого, впрочем, превозношения, свойственного старожилам.
