Продлю срок следствия, а через пять дней снова к прокурору уже с постановлением о продлении срока содержания под стражей. Считай, день пропал, пока съездишь в область. В общем, не знаю, что делать, как мне быть? Я на распутье. Что ты предложишь, Джек?
– А ты, Рудольф, пока держись за серединку, – посочувствовал мне опер, авось повезёт, задержим их до истечения сроков.
– Хорошо ты сказал, Джек. Твои слова, может, дойдут до Бога. Спасибо!
Закончив осмотр снаружи, мы зашли внутрь здания.
– Да-а, намерения у ребят были серьёзные, вслух произнёс я, когда мы зашли в камеру, откуда сбежали мои подопечные, увидев, какой объём работы они произвели. Глянь, Джек Фёдорович, даже парашу до верха заполнили мелкими камнями и песком, а под кроватью под ней всё пространство заполнено камнем. Аккуратно сложено. Если глянуть в глазок, интересно, заметил бы постовой? А ну-ка, Джек Фёдорович, загляни в глазок, а я прикрою одеялом кровать до пола и подушкой прикрою дыру.
Дмитриченко вышел из камеры, закрыл дверь.
– Ну как, видно что-нибудь? – громко спросил я.
– Так, конечно, незаметно, но, когда беглецы работали, несомненно постовой увидел бы, если хоть разок заглянул в глазок. Заглянет он, жди, лучше лишний раз вздремнёт! – продолжал ворчать Джек.
– Джек Фёдорович, а ну-ка, прислушайся, я буду ходить и чуть-чуть пошумлю, услышишь? Я стал ходить по камере туда-сюда. Потом несколько раз садился на кровать, поднимался, камни под кроватью слегка пошевелил.
Открылась дверь, и вошёл Дмитриченко.
– Знаешь, Рудольф Васильевич, я слышал твои шаги, но шума от камней не слышал. Ты, вероятно, очень тихо шевелил. Я уверен, если я слышал твои шаги, то, когда камни из стены вытаскиваешь, потом складываешь под кровать, тут уж, извини…
– Я с тобой полностью согласен. Не слышать, не заметить мог только глухой и слепой или который не хотел слышать и видеть. Смотри, вот ручка от ложки. Ведь скребли ручкой, а тут без шума никак не обойдёшься. Как бы не старался скрести тихо, ничего не получится. Вторую ручку нашёл Джек Фёдорович. Она валялась за парашей.
– Не заметить отсутствия ложек после кормления, действительно, как ты только что заметил, надо быть слепым, – возмущённо проговорил Дмитриченко. Проверять ложки это непосредственная, прямая обязанность постовых. Вот как дежурят наши постовые, слов нет.
– Слушай, Джек Фёдорович, как я помню, в этой камере содержались ранее Джангиров, Исмаилов, когда мы их задержали. В этой камере они дважды сидели. Попыток побега не замечали. Кто же их надоумил на побег? Почему-то этот вопрос постоянно вертится у меня в голове. Скажи, кто был третий сбежавший, ты его знаешь?
– Знаю. Не в лицо. Некий Турков. Он из хутора Чугунов нашего района.
– За что он был арестован?
– Якобы за изнасилование.
– Молодой, старый?
– Ему, кажется, нет ещё восемнадцати или уже исполнилось. Точно не знаю. Я почему-то не знаю и не слышал ни о каком Туркове, – изумлённо проговорил я. У моих следователей такого дела нет.
– Я точно не знаю, почему на место происшествия выезжала прокуратура. Это лучше знает участковый Чернов. Он его и задерживал, – пояснил Джек.
– Неужели этот Турков организовал побег? – задумчиво проговорил я.
Молодой, первый раз за решёткой, ума хватило разбирать стену. Ладно, узнаем от сокамерников, так ли было в самом деле. Я думаю вот о чём: этот Турков, я уверен, далеко не уедет. Он вернётся в свой хутор. Почему, ты можешь спросить? Отвечу: во-первых, молодой, не судим, кроме своего хутора ему некуда деваться. Во-вторых, он обязательно постарается встретиться с потерпевшей и умолять о пощаде. Любым способом попытается или сам лично, или через родителей уладить это дело и уйти от ответственности.
Дмитриченко внимательно посмотрел на меня и спросил:
– А твои, ты думаешь, уедут на свою родину?
– Я больше всего этого и боюсь. Если в ближайшие дни мы их не задержим, они точно уедут в Баку. Как я полагаю и чувствую, если это случится, то вряд ли мы их еще увидим, – с горечью произнёс я.
Тут уж удивление проявил Дмитриченко.
– Ты предполагаешь, мы их там не найдём?
– На сто процентов уверенности нет, но практически это безнадёжное дело.
