Граф Фридрих оторопело моргал под ливнем слов и только втягивал голову в плечи, а когда Барбара, задохнувшись, умолкла, попрекнул, только чтобы унять ее:
— Ты криками-то своими весь замок всполошишь!
— Я слишком долго ждала минуты, когда смогу высказать правду. Меня теперь никто и ничто не остановит!
— Да нет же правды в словах твоих, сестрица-королева! Я не говорю, будто не получал от тебя вестей, но, право, что я мог поделать?
— И Сигизмунд и Альбрехт слушались вашей милости. Только и требовалось от вас — сказать им! Либо с войском пойти за мною в Варад, мне какое дело! Теперь, оказывается, несправедливо, ежели я о том кричу громко, что ради своей сестры родной — которой ваше графское сиятельство столь многим обязано, — вы и пальцем не пошевелили!
— Да, несправедливо! — расхрабрился граф Фридрих и прямо взглянул на сестру. — Несправедливо, потому что ты сама искала своей гибели. Стала королевой, но высокого звания сего была недостойна. Кто грешит, тот достоин кары, не забывай!
— Вы ли говорите мне это, ваша милость? — с каким-то клекотом, вскочив, выкрикнула Барбара. — Вы ли, кто обрек на гибель собственную жену?
Тут и Фридрих вскочил и так ударил по столу, что вино выплеснулось из кубков.
— О том не поминай, а не то глотку тебе заткну!
С глазами, искрящимися ненавистью, они стояли друг против друга по обе стороны длинного стола: Барбара — вызывающе красивая, откинув назад голову, Фридрих — наклонившись вперед, словно бык, готовый боднуть. Будто и не брат с сестрой. Граф первым пришел в себя, сел на место, ладонью смахнул со стола пролитое вино, потом залпом осушил кубок и, успокоившись, сказал:
— Нечего зря словами бросаться, о прошлом толкуя, — разве мало у нас ныне бед, которые обсудить следует? Может, прежде об этом договоримся?
— Ни о чем не стану я с вашей милостью договариваться! Меня и так-то все использовали в своих целях, а вот своей жизнью жить никогда не разрешали. Но теперь я буду делать, что сама нужным найду, туда пойду, куда пожелаю…
— К рыжему Валеру, да? — язвительно спросил Фридрих.
Барбара опешила на мгновенье, но потом еще тверже ответила:
— Куда найду нужным! Или ваша милость меня удержать хочет?
— О нет, Барбара, удерживать тебя не хочу, — совсем стихнув, сказал брат. — И я не позволил себя сдержать, когда сердечная тоска меня охватила… Ради нее на все пошел. Но на отца — он осудил на гибель Веронику — все ж руку не поднял, ибо признал, что для блага семьи обрек он ее на жертву.
Барбара тоже смягчилась от тихих, горестных слов брата, она села, но тут же вскочила, задохнувшись от испуга, и крикнула ему в лицо:
— Неужто с ним?!
— Нет! — успокоительно перебил ее Фридрих. — С рыжим Валером ничего не случилось? Я даже не знаю, где его искать, и тебя о том не спрашиваю. Но молю, ради собственных твоих интересов, интересов дочери твоей и будущего внука, ради всех нас — не встречайся с ним, более того, избегай его. Завистники наши весьма враждебно к нам настроены. Те, у кого не хватило ловкости и упорства, чтобы выбраться из корыта бедности, ныне нас хотят туда столкнуть, желая над нами встать и нас утопить. Нового короля хотят провозгласить, против нас идут…
— А как же Елизавета? — испуганно спросила Барбара.
— С ней и считаться не Желают. Некоторые даже до родов ждать не хотят, чтобы узнать: сын ли родится, престола наследник, или дочь. Сейчас нельзя тебе злобу их растравлять. Жертва эта ради страны нашей, ради нас всех. И ради тебя самой, не забывай!..
Барбара хотела ответить, но в дверях показался епископ Сечи. Мелкими, семенящими шажками он поднес свое округлое тело к столу; на губах его играла сладкая, вкрадчивая улыбка, будто и тут он готовился обращать язычников.
— Я молился за мир в стране, за мир для всех нас. Просил господа убедить противников наших и послать нам в новорожденном доброго короля. Верую, что внемлет он мольбе моей!
— Хоть бы он отложил совет сословий, покуда новорожденный на свет не появится, — сказал Фридрих Цилли. — Хотя бы до этого времени. Послал бы грозу хорошую, чтоб помешала сборам!
— После молитвы я получил известие, что ни Уйлаки, ни Хуняди, ни Перени, ни Розгони не стали еще лагерем в Ракоше.
