— Зачем тогда до Хуняда тащиться? Господин Янош вместе с прочими господами в Тительреве стоит, в королевском лагере. И господин граф Цилли туда подался. Про турка советуются. Сказывал мне тут шептун один… — послышался хриплый мужской голос из заднего ряда, но не успел он договорить, как его сразу перебили несколько мужиков:
— Видно, мы и есть тот турок.
— Сколько бы господа против турок сабли ни точили, всегда эти сабли наши жизни укорачивали…
— А я уж и не верю, будто впрямь турок тот есть. Господа знай твердят: «турок да турок», — а никто его и не видывал. Затем только и стращают им, чтоб причина была солдат на шею нам посадить…
— Сказывают, язычник он, турок-то… ни бога не чтит, ни сына божьего…
— Господа сами язычники, они в идола каменного веруют…
— Однако про турка все ж не брехня! Румыны да болгары сказывали, которые бежали от него…
— Турок вина не пьет да свинины не ест…
— А тогда лучше уж турки, чем солдаты! Солдаты ведь дочиста нас обирают, и вином не брезгуют, и свининой!
— Но турки-то народ губят!.. Баб угоняют, детишек малых, всех… Болгары сказывали, которые уже пострадали от них.
— А я так скажу: нету никаких турков, они только в сказках господских…
В воздухе летали взволнованные фразы, и на каждую тотчас следовало возражение; люди совсем перестали соблюдать тишину, каждый желал показать свои познания. Одни набрались сведений от несчастных беженцев из Молдавии и Болгарии; других оделяли новостями проходившие мимо солдаты, покушавшиеся на их скот и женщин; гонцы, что несли вести благородным господам; возчики, перевозившие благородных дворянок. Вне узких границ села жизнь представлялась им сплошной всесветной несуразицей, они верили почти всему, что приходило извне, и, лишь соизмерив со своим житьишком величиной с ладонь, пытались составить какие-то суждения и представления. Еще недавно точно так же верили они и в жалкие сказочки бродячих певцов. Перебираясь из одной дворянской крепости в другую, певцы жили и кормились в пути по милости крестьян и в благодарность вечерами, когда крестьяне возвращались с пастбищ, пели им свои печальные песни. Рассказывалось в них о ратных делах господ витязей и о любовных приключениях влюбленных рыцарей: о Гараи, Хорвати, Канижи, а в новейших — и о господине Яноше, владельце Хуняда. Так, пели льстецы, господин Янош — подлинный сын короля Сигизмунда; рожденный от золотоволосой благородной девицы с белоснежной кожей, и будто нет в южных краях властелина отважнее и добрее его… А крестьяне завороженно слушали эти красивые сказки — и были похожи на близорукого человека, опьяненного светом, который бредет, спотыкаясь, неведомо куда. Однако позднее появились здесь крестьяне, бежавшие из районов, что лежали далеко на восток от Тисы, и они рассказывали совсем иное о королевском слуге, господине Яноше: говорили, будто и его солдаты были у Колошмоноштора, когда там загубили волю крестьянскую и убили вождя крепостных Антала Надя. Потом объявился среди них священник, магистр Балаж — ученый муж, побывавший в дальних странах, — и в его рассказах благородные господа рыцари выглядели совсем иными, нежели в песнях бродячих певцов. Да и на своем опыте здешние крестьяне познали правду, ибо воины господ рыцарей немало мучили и терзали их под предлогом войны против турок. Теперь, когда являлись сказители с цитрами, истории их не дослушивались до конца и не раз платой им служили палки. В последнее время все вокруг перепуталось, и крестьяне не желали верить ничему, что шло извне, издалека, — во всяком случае, горячо спорили и пытались как-то разобраться своим умом, в соответствии со своими понятиями. Вот взять, например, турок. Кто скажет, есть ли они на самом деле? Румыны да болгары, которые бежали сюда от них? А вдруг прав старый Дёрдь Буйтош, что говорит, будто турки — те же господские солдаты, только переодетые, чтобы легче было угнетать да грабить людей, иным вельможам подвластных?
— Мастер Ференц, а ваша милость как скажет, есть ли турки-то? — обратился Герге к подошедшему портному Ференцу Биттеру, который еще и не подсел к ним, а только стал сзади, широко расставив ноги, и погрузился в мрачное молчание.
