— Но еще в тот же день грянул гром и первыми убило обходчиков пастбищ…
В гладко, складно вившиеся нити рассказа иногда вплетался щекочущий смех, который доносился от сложенного на дворе стога или еще из какого-нибудь уголка. И тут же на этот смех откликались парни, не принятые в волнующую игру, оставшиеся без пары, — они завистливо, полушутливо-полусерьезно подтрунивали:
— Помощи там не потребуется?..
— А то покажу, как надобно…
— Может, ты уже побывал там, кривоухий, а?
Это была ночь, будоражившая чувства, полная вожделения и сладострастия, насыщенная красками и ароматами: просто не верилось, что спутник ночи — день, с его губительной монотонной жарой, посягает на жизнь всего живого. А рассказ уже шел как раз об этом:
— А со дня святого Георгия ни капли дождя не выпало, только лягушки остались и погрызли все-все корпи. Сожрали все и помаленьку разбухли, вроде мышек-полевок стали… Но убить ни одну нельзя было, потому, кто их тронет, тому они в глаза мочились — и слеп человек…
Суеверные речи синими блуждающими огоньками вспыхивали в ночи, потрясая души. Страх перед неведомыми призраками, страх перед убогим будущим, смешиваясь, наполнял души людей невыносимым ужасом.
И вдруг, словно им тоже передался этот ужас, в селе долго и жутко заскулили, завыли собаки. На востоке край неба заалел, как перед зарей, хотя солнце недавно зашло.
— Луна восходит в красном! — стуча зубами в суеверном страхе, говорили люди, хотя то была не луна, а комета. Сначала над горизонтом появилась красная ее голова, затем она вся величественно и медлительно вползла на небосвод, волоча за собой длинный, невероятно широкий хвост.
— Конец света наступает…
— Грядет смертоубийственная война…
— Гибель ждет всех нас…
— Смертоубийственная война.
Так кричали, вопили, причитали люди, объятые смертельным ужасом, и разбегались кто куда. Многие громко молились, били себя в грудь, другие кинулись на бочки, с вином и напились допьяна, кто-то откупоривал сосуды иных радостей, чтобы хоть насладиться перед неминуемой смертью. Воем собак, не спускавших глаз с кометы, молитвами, пьяными выкриками и сладострастными вздохами любовников полнилась эта страшная ночь.
Несколько дней спустя в село прибыли монахи верхом на ослах, а один из них пришел пешком, босой. Их приняли за нищенствующих братьев. В другое время таких гостей встретили бы нелюбезно, ведь им пришлось бы уделить хоть что-то из скудных и без того запасов, однако теперь, в дни, когда люди инстинктивно тянулись друг к другу, они радовались каждому, от кого надеялись получить слово ободрения, так что не прошло и нескольких минут, как вокруг пришельцев столпилось все село. Монахам несли скромные дары от убогого крестьянского стола — вино, смешанное с водой, испеченные в золе коржи из гречихи и хором просили:
— Обнадежьте, отцы, обнадежьте!
— Отпущение грехов дайте пред погибелью…
— Милости, милости, добрые отцы!
Однако монахи ничего от них не приняли, а тот, босой, что явился пешком, заговорил с ними так:
— Я принес вам милость, бедные венгры, верные крепостные, милость и обещание лучшей жизни. Видали вы на небе сверкающую звезду? Не бойтесь, не гибель несет она вам, а лишь божье ободрение, чтобы поднялись вы и пошли со мной послужить истинной вере. Лютый враг истинной веры Христовой, турок поганый в пути уже, погубить хочет весь христианский мир и разрушить державу возлюбленного Иисуса нашего. Против них подал бог небесное знамение. Знамение это — свидетельство, что бог с нами и он нас поддержит, а кто с нами пойдет, для вечной жизни восстанет. Так пойдем же со мною, бедный крепостной люд, чтоб сломить силу турка поганого и добыть себе жизнь вечную. В души свои загляните, покайтесь в грехах своих и все, как один, под знак креста становитесь! А за это вам прощены будут все грехи ваши!
И вместе с теми, кто еще в тот же день нашил себе на грудь крест, монахи двинулись на юг, к Нандорфехервару. Впереди, босой, с непокрытой головой, шел старый монах, который обращался к крепостным с призывом, шел пешком, едва притрагиваясь к питью и еде и, как видно, не страдая от летнего зноя.
