— Если ты не понимаешь меня, я повторю свой вопрос на кельтском: кто ты? — надменно произнес Туат, перейдя на общий язык, который Морейн знала ничуть не хуже родного.
— Не утруждай себя, Туата де Дананн. Я знаю язык дивного Народа. — Морейн, наконец, справилась с потрясением. — Я просто не понимаю, что происходит. Где я?
— Вопросы буду задавать я, а не ты. — Туат сделал не терпеливый жест рукой, откинув назад прядь золотых волос.
— А я не буду отвечать на вопросы неизвестно кому, — вспылила Морейн, не ожидавшая такого сурового ответа от столь прекрасного существа.
По залу прошла волна возмущения. На середину зала вышел человек в белых латах и крылатом шлеме. Обращаясь к принцессе, он грозно произнес:
— Недостойная женщина, разве ты не видишь, перед тобой сам Белый Владыка Летней Страны, Туата де Дананн, Гвен Лианар. Ты находишься на суде Белого Союза, как подсудимая, и тебе следует правдиво отвечать на наши вопросы.
«Слово „белый“ звучит слишком часто», — подумала Морейн.
Она перегнулась через перила, чтобы получите рассмотреть говорившего. Он был в великолепном горностаевом плаще, накинутом поверх белых лат, и выглядел куда более важно и солидно, чем Владыка. Черты его лица плохо угадывались из-за шлема, из-под забрала сверкнули миндалевидные глаза. Трудно было определить, является ли он чистокровным Туатом.
— Последним из известных мне Белых Владык был мой отец, король Эринира Эохайд Оллатар, и я — его единственная наследница, — заносчиво произнесла Морейн. порядочно испугавшись, она все же сумела овладеть собой и не выказать своего страха. — Никакого Белого Союза я не знаю, его суд не признаю и отвечать на ваши глупые вопросы не буду.
— Что ж, — сдержанно произнес Гвен Лианар, если подсудимая не желает высказываться в свою защиту, нам придется вынести приговор, не заслушав ее.
— Какой приговор? — воскликнула Морейн. — Да по какому праву вы меня здесь судите и в чем хотите обвинить?
— Если ты желаешь говорить, то отвечай на наши вопросы. Кто ты? — повторил Гвен размеренным звенящим голосом.
— Уж наверно вам известно, кто я, если вы притащили меня сюда. — Зрение принцессы восстановилось окончательно, и она внимательно изучала окружающих людей, переводя взгляд с одного лица на другое.
— Конечно, мы знаем твое имя, Морейн, дочь Эохайда Оллатара. Меня интересует твоя сущность. — Гвен Лианар уточнил: — Ты Туата де Дананн или человек?
Морейн насупилась. «Начинается, — подумала она, — опять этот дурацкий вопрос». Гвидион говорил ей, что никакого различия между Туатами и другими людьми не существует. Они лишь одно из людских племен. Но Морейн решила не высказывать здесь это спорное мнение.
— Мои отец и мать были только наполовину Туатами, значит, и я тоже.
— Я хочу получить от тебя более точный ответ, настаивал Гвен.
— Посмотри вокруг, — сказала Морейн, — эти люди все полукровки, спроси, какая у них доля белой крови.
— Не важно, Морейн, какая доля крови, важно только, чья у тебя душа, — торжественно произнес Гвен Лианар.
— Я не знаю, — промямлила Морейн, гадая, по каким же критериям можно определить душу.
— Не знаешь?! — возмущенно воскликнул Белый Владыка. — Последняя представительница Оллатаров даже не знает, Туат ли она.
Морейн окончательно растерялась. «Что же им надо, — соображала она. — Кем мне надо назваться, чтобы они меня отпустили?» Туат тем временем тихо переговаривался с человеком в белых латах, называл его Мидиром.
— Может быть, ты поможешь мне разобраться в этом, — не выдержала принцесса, — и скажешь, в чем вы меня обвиняете?
— В том, что ты предала своих родителей и свой народ и встала на сторону древнего Врага. И в зависимости от того, человек ты или Туат, мы решим, по чьим законам тебя судить. «Ну, вот, — подумала Морейн, — значит, судить будут в любом случае. Ну, человеческие-то суды мне хорошо известны».
— О каком древнем враге ты говоришь, не понимаю. Уж не моего ли брата ты имеешь в виду? Но разве он вам враг? — наивно спросила она.
— Все Поэннинское логово — наши враги, — не выдержав, вмешался выскочка в белых латах по имени Мидир. — Весь выводок проклятого короля Дунваллона. А то, что возглавляет их человек, носящий нашу кровь, делает его только более ненавистным.
