Ковалю почему-то захотелось бросить язвительную реплику, но он сдержался и только кивнул:
— Это нам известно. Согласно статье третьей уголовно-процессуального кодекса нашей республики, действия его распространяются и на иностранных граждан… Мы не пригласили переводчика на английский, поскольку ваш родной язык — украинский. Но имеете право потребовать…
— Не буду причинять вам лишние хлопоты, — махнула она рукой. — Украинский и правда мой родной язык.
Коваль подумал, что он сейчас держится с этой бывшей девушкой с Киевщины как дипломат. Ему нужно было, чтобы приобретенные с годами чужие манеры в далеком краю, предрассудки слетели бы с нее как шелуха и она заговорила бы с ним открыто и сердечно. Понимал, что добиться этого будет нелегко, но иначе ему не на что надеяться.
— Убийство? — побледнела миссис Томсон. — Какой ужас!.. Но я-то какое имею к этому отношение?
Ковалю показалось, что миссис Томсон успокоилась, когда узнала, что милицию к ней привела лишь смерть мужа сестры. Он раскрыл свою папку, потемневшую в тех местах, где держал ее руками, вынул бумагу и ручку и начал заполнять бланк протокола допроса.
— Как по паспорту сейчас ваше имя? Когда-то вы были Катериною, Катериной Григорьевной. А теперь?
Миссис Томсон почувствовала в тоне подполковника нотки упрека, но не показала этого. Она нерешительно поднялась, направилась в другую комнату, долго копалась там, пока наконец не вернулась с сумочкой. Открыла ее и положила перед Ковалем развернутый паспорт.
— Муж мой, Вильям Томсон, звал меня Кэтрин, Кэт. Так и осталась. А в Германии… Вам, наверно, известно, что меня туда насильно вывезли во время войны… — Миссис Томсон настороженно посмотрела на Коваля, и тот понял, что она все время боялась, уж не по этому ли поводу явился подполковник милиции. — В Германии меня перекрестили в Катарин.
Посмотрев в паспорт, Коваль записал анкетные данные миссис Томсон, в девичестве Катерины Притыки.
Пока Коваль писал, миссис Томсон молча сидела в кресле, поджав губы. Было неприятно чувствовать себя в роли допрашиваемой. И правда, какое она имеет отношение к этой ужасной истории? В конце концов, это их дело. А может, подполковник милиции все-таки имеет в виду что-то другое? И только для отвода глаз начал разговор о смерти мужа Таисии? Нет, бояться ей нечего. Она не совершила никакого преступления на этой земле перед тем, как ее угнали немцы… А то, что ее вывезли на Запад и она вышла замуж за Томсона, — можно ли за это винить?..
Подполковник окончил писать и сухо сказал:
— Германия меня не интересует. — Он заметил, как при этих словах миссис Томсон ободрилась. — Если позволите, я буду называть вас Катериной Григорьевной?
Ему хотелось добавить, что никто не собирается ее преследовать за то, что она в свое время не вернулась на родину, но промолчал.
Миссис Томсон, чей покой был неожиданно нарушен приходом Коваля, уже несколько поутратила свой горделиво-неприступный вид и согласно кивнула.
— Так вот, Катерина Григорьевна, расскажите подробно все, что вы помните о том вечере на даче.
Не торопясь с ответом — в таких случаях всегда тяжело начинать разговор, — она сказала:
— Наверное, вы уже знаете, я приехала сюда разыскать свою сестру. И безмерно счастлива, что нашла: кроме нее, у меня нет ни одного родного человека: родители умерли, а братьев и сестер, кроме Таисии, не было.
— А дочка и сын? — осторожно напомнил Коваль.
— Ну, дети — само собой, — ответила миссис Томсон. — Но это не родственники, это моя семья. Когда нашла Таисию, очень обрадовалась. Несколько раз мы с Джейн были у нее на квартире. И дважды, нет, трижды — на даче. Дача, правда, на курьих ножках, из досок и фанеры сколочена. Но сестра и ее покойный муж, земля ему пухом, — миссис Томсон перекрестилась и набожно подняла глаза вверх, — так ее любили, что жили там с весны до глубокой осени. И действительно, милый дикий уголок природы.
— И вот вы приехали второго августа в гости к сестре на эту дачу, — направил Коваль беседу.
— И вот я приехала второго августа на дачу, — повторила миссис Томсон.
— Одна?
— Нет. Но без Джейн. В тот день мы не собирались к Таисии. Дочь вообще не испытывает симпатии к «нашим дорогим родственникам», как она говорит, и поехала на пляж. А мне чуточку нездоровилось.
