— Мне очень жаль, дорогая, я бы очень хотел к тебе приехать. Но ты же понимаешь, что это невозможно?
— Почему невозможно? Карла уже нет…
— Карла нет, но есть Адольф.
— Какой Адольф? Ты имеешь в виду нашего…
— Да-да, именно вашего!
— А тебе какая разница?
К ее удивлению, Савелий рассердился:
— Только не притворяйся! Или ты забыла, что я еврей?
— Ну и что, что еврей?
— Лу, в каком мире ты живешь? В мире своей фантазии? — и резко повесил трубку.
Лу попыталась выйти из мира своей фантазии — она огляделась вокруг и увидела, что кроме Савелия у нее есть еще Зигмунд Фрейд, но он тоже еврей. Значит, у нее осталась только Маришка.
— Маришка! — крикнула она, хватаясь за последнюю соломинку. — Давай съездим в город, проветримся!
Маришка выбежала на террасу, на ходу снимая фартук.
— Но вам нельзя в город, мами Лу. Врачи прописали покой и медленные прогулки.
— А мы будем по городу прогуливаться медленно-медленно, — пообещала Лу. И с мольбой взглянула на Маришку.
Той не хотелось быть цербером — она хорошо понимала, как скучно мами Лу часами лежать, словно под домашним арестом, на террасе.
— Хорошо! Но давай договоримся — не больше, чем на два часа, считая от отъезда до приезда, — согласилась Маришка и побежала вызывать такси. Ей тоже надоело длительное заключение в пустынном доме.
Они доехали на такси до собора и медленно пошли по главной улице, направляясь к центральной площади.
— Тебе не кажется, что пахнет дымом? — спросила Лу, втягивая ноздрями воздух. — Где-то недалеко пожар, что ли?
Что ответила Маришка, она не расслышала — совсем рядом грянуло громкое хоровое пение и загрохотал топот множества сапог. Запах дыма стал сильнее. Из-за угла на мостовую выползла колонна молодых парней в коричневых рубашках с дымящимися факелами в руках, они пели знаменитую песню «Хорст Вессель». Хотя парни шагали по мостовой, Лу и Маришка невольно прижались к стене дома, словно боясь, что их раздавят. Колонна была длинная, но не бесконечная, вслед за ней по мостовой ползли открытые грузовики — все они двигались к центральной площади.
Когда Лу с Маришкой добрались туда, коричневые рубахи уже выстроились кольцом по всей ее окружности, на тротуарах собрались любопытные. В просветы между коричневыми рядами задним ходом въехали грузовики — оказалось, что это самосвалы. Открыв борт, шофер каждой машины выбрасывал из кузова груды каких-то разноцветных брикетов — Лу никак не могла сообразить, что они ей напоминают.
— Книги! — ахнула Маришка. — Это книги! Смотрите, мами Лу, книги горят!
Только сейчас они заметили, что книги из грузовиков падают не на булыжники, а на охапки горящей соломы. Зычный голос рявкнул отрывистую команду. В ответ из каждой группы коричневых рубашек выскочила одна, с бутылкой в руке, и плеснула что-то на книги, отчего пламя взметнулось высоко вверх. Запах керосина перекрыл запах дыма.
— Они сжигают книги! Бежим отсюда! — простонала Лу и быстрым шагом метнулась в первую же улицу, уводящую от площади. Маришка поспешила за ней:
— Вы же обещали ходить медленно!
Сердце Лу сжалось, и она тихо опустилась на каменную балюстраду, огораживающую уютный треугольный скверик. Пока Маришка бегала в поисках такси, Лу постепенно пришла в себя. Всю дорогу домой она молчала, пытаясь вдохнуть воздух в стесненную грудь.
Среди ночи пришло решение: что бы они ни делали, что бы ни уничтожали, что бы ни сжигали, она никогда ничего о них не напишет и таким образом вычеркнет их из числа живых. Будто бы их никогда не было. А если она о них не напишет, их никогда и не будет.
